На потух заря пошла, чуден остров Соловецкий…
Соловецкие острова – земля необыкновенная. Разве не удивительно, что недалеко от Полярного круга, среди северного моря на протяжении многих тысячелетий создавались памятники культуры редкой ценности?! Славу и известность островам принес основавшийся на его берегах в XV веке Соловецкий монастырь. Знакомство с ним помогает лучше узнать малоизвестные страницы отечественного зодчества, составить представление о труде и творчестве людей, живших на северных окраинах государства.
Соловецкая культура проникнута общей высокой целью, которая веками воспитывалась в народе и свидетельствует о трудолюбии людей, о верности христианству. Для многих людей монастырь был местом поклонения и уединения. В годы опасности он защищал их от врагов, в голодные годы – кормил и одевал.
Культурное влияние монастыря выходило далеко за пределы острова: он приобретал тысячи произведений искусства как из прилегающих к Белому морю земель, так и из городов Центральной и Северной России. Создателями соловецких памятников были мастера-профессионалы и рядовые крестьяне, ремесленники и игумены.
Сейчас нам трудно в полной мере постичь смысл культуры прошлых эпох, но особая нравственная атмосфера, присущая соловецким памятникам, очень важна для нашего современника.
Интерес к истории и культуре Соловков проявляют многие учёные, писатели и художники. Вывозу и сохранению соловецкого архива способствовал историк В. Д. Греков. Много литераторов оставили воспоминания о Соловках. Среди них: С. В. Максимов, В. И. Немирович-Данченко, М. М. Пришвин, Б. В. Шергин. Также немало крупных художников работало здесь: В. В. Верещагин, М. В. Нестеров, А. А. Борисов.
В отечественной истории Соловки известны как место ссылки неугодных правительству лиц и религиозных преступников. Одним из первых соловецких узников был последователь публициста и философа Максима Грека, сторонник нестяжательного движения Сильбан. В середине XVI века был сослан бывший игумен Троице-Сергиевой лавры нестяжатель Артемий. Некоторое время здесь находился автор «Сказания» о событиях Смутного времени Авраамий Палицын.
С XVII столетия в монастырь стали поступать заключенные по решению Синода и Тайной канцелярии.
Кто только не томился в специально построенном здесь остроге: раскольники, пьяницы, вольнодумцы! В целом за все время существования тюрьмы количество заключенных было невелико и лишь немногим превышало триста человек.
икон, над изготовлением которых трудились опытные мастера из Новгорода, Каргополя, Холмогор: мастера из ближайших поморских сел – Сумского острога, Кеми, Сороки. Лучшую часть представляли иконы Назария Истомина, Ивана Савина, Карпа Золотарева, поступившие в виде вкладов из Москвы.
В начале XVII столетия из-за ограниченного количества дров для солеварения остров опустел и ста! привлекать внимание любителей пустыножительства. Первым и самым известным из них стал соловецкий постриженик Елизар, позднее к нему прибыл ещё один инок Крилло. Слухи о пустыножителях дошли до Москвы, откуда стали поступать первые пожертвования от царского дома в виде всевозможной утвари, многочисленных икон.
За долгие годы скит несколько раз ветшал и перестраивался. В настоящее время комплекс каменных зданий скита производит противоречивое впечатление. Однако здесь, на острове с суровой природой, собранные в одно целое каменные постройки были и остаются по сей день наиболее практичны.
Соловецкую обитель можно было бы сравнить с чутким барометром, который на протяжении пяти столетий показывал все крупные перемены, происходившие в России.
За монастырскими стенами как бы вечно светилась неугасимая лампада просвещения, книжной мудрости, высокого религиозного чувства. Так повелось с тех пор, как иноки Зосима и Савватий основали на дальних островах первые поселения.
Прерванная цепь старых изданий сегодня обретает новые звенья, древняя культурная традиция продолжается. Со страниц наших книг и журналов с новой силой начинают звучать голоса тех, кто составляет смысл и гордость отечественной культуры. С историей монастыря тесно связаны имена крупных священнослужителей, поднявших голос против Ивана Грозного: Филипп Колычев, патриарх Никон, архиепископ Воронежский. Был здесь и Пётр Великий, искавший на Русском Севере «окно в Европу». Также на Соловках побывал и Николай Клюев.
Мальчиком он жил в доме деда Тимофея в Вытегре, где окончил училище. Основная направленность его домашнего воспитания и образования в религиозном духе привела к тому, что в отроческом возрасте будущий поэт оказывается в Соловецком монастыре видимо, по настоянию матери: он должен был пройти там хорошую школу духовной грамоты и послушания.
В шестнадцать пет, попав в монастырь, Клюев пытается постичь радость крестового и христианского братства. Там же он слагает духовные песни для хлыстовской общины. Приобщаясь к религиозным братствам, Клюев обрел не только книжную культуру, но и честолюбие, гордыню – христианский грех, убежденность в исключительности таланта среди послушной, жаждущей слова правды паствы, в предопределенности земной судьбы поэта, избранника Божьего. Юный христианин был из гордого Аввакумова рода. Во всяком случае он так считал, он верил в это родство.
В творчестве Н. Клюева есть следующие строки: «На потух заря пошла, чуден остров Соловецкий». Они не входят в поэму «Соловки», но образ Соловков то и дело всплывает в стихах поэта и его прозаическом наследии.
«Коммунар» опубликовала статью В. Пилипенко «Дорогие подарки», которая сообщала о том, что старейший тульский литератор Н. Б. Кирьянов передал в дар народному музею Есенина три книги Н. Клюева.
В той же статье было упомянуто и о поэме «Соловки», которая до сих пор не упоминалась ни в отечественной, ни в зарубежной литературе. Позднее выяснилось, что рукопись поэмы была восполнена рукой Н. Б. Кирьянова. По словам Николая Борисовича, он не был лично знаком с поэтом, но посылал ему свои стихи. Летом 1929 года в ответ на стихи Н. Б. Кирьянов получил от Клюева книгу «Сергей Есенин» и тетрадь, где от руки были переписаны три поэмы Клюева «Заозерье», «Деревня» и «Соловки».
Первые две поэмы появились в нашей печати в 1927 году, их распространение, спустя два года, по словам Н. Б. Кирьянова, становилось небезопасным. Еще более опасным могло стать чтение и распространение поэмы «Соловки». Скорее всего, руководствуясь этими опасениями, сам создатель «Соловков» знакомил со своей поэмой только тех, кому всецело доверял. Таких людей было очень немного, раз о клюевских «Соловках» до сих пор ничего не было известно...
Последнее обстоятельство могло бы зародить некоторые сомнения в подлинности текста, восстановленного по памяти Н. Б. Кирьяновым, если бы не следующее: во-первых, для части поэмы, которая считается заключительной, известен черновой автограф, во-вторых, особенности языка текста не оставляют сомнений в подлинности поэмы.
«Соловков» создаётся впечатление незавершенности поэмы, кажется, что перед нами лишь фрагменты какого-то крупномасштабного, многопланового произведения.
«Пронзает моё сердце судьба моей поэмы "Песнь о великой матери". Создавал я её шесть лет. Собирай по зернышку русские тайны...» Речь идет о рукописи законченного произведения, отобранной у поэта при аресте. Существует гипотеза, что «Соловки» – это «зернышко» «Песни о великой матери», которая не может быть ни подтверждена, ни опровергнута.
В ряду биографических фактов, не нашедших до сих пор подтверждения, занимает особое место пребывание Клюева на Соловках, где он «спасался», надев на себя «девятифунтовые вериги». Об этом событии своей жизни Клюев упоминал не раз, но подробней и поэтичней описал Клюев своё пребывание на Соловках в очерке «Гагарья судьбина»: «А в Соловках я жил по два раза. В самой обители жил больше года без паспорта, только по имени – это в первый раз: а во второй раз жил на Секирной горе. Долго жил в избушке у озера, питался, чем Бог послал: черникой, рыжиками; в мердушку плотицы попадут – уху сварю, похлебаю; лебеди дикие под самое оконце подплывали, из рук хлебные корочки брали...
Вериги я на себе тогда носил, девятифунтовые, по числу 9 небес, не тех, что видел апостол Павел, а других. Без 400 земных поклонов дня не кончал. Люди приходили ко мне, пахло от них миром мирским, нуждой житейской... Кланялись мне в ноги, руки целовали, а я плакал, глядя на них, на их плен черный, и каждому давал по сосновой шишке на память о лебединой Соловецкой земле».
Уже на рубеже 900-х годов Клюев поражал современников своей начитанностью и обширными познаниями в разных областях. Где же в действительности учился Клюев? Очевидно, что в юном и зрелом возрасте поэт учился в основном самостоятельно, много читал, обдумывал и переосмысливал прочитанное.
В 1912 году Брихничев писал со слов Клюева о его пребывании на Соловках: «Совсем юным, молоденьким и чистым попадает поэт в качестве послушника в Соловецкий монастырь, где и проводит несколько лет». В 1916 году рассказал Клюев о своей жизни в Соловецком монастыре известному историку литературы П. Н. Сакулину (Сакулин П. Народный златоцвет // Вестник Европы. – 1916. – № 5. – С. 200). В статье «Сорок два гвозди» (газета «Звезда Вытегры". – 1919. – № 39. – 9 июля. – С. 2) Клюев писал: «Ноги у меня удрученные соловецким тысячепоклонным правилом и телеса верижные»... Клюев утверждал, что был на Кавказе, где виделся «с разными тайными людьми», что исходил всю Россию с севера на юг, от Норвегии до Персии. «От норвежских берегов до Усть-Цильмы, от Соловков до персидских оазисов знакомы мне журавлиные пути».
– не сплошной вымысел, в них причудливым образом соединяются и факты, и фантазия. Всё его творчество поистине тяготеет к мифотворчеству, так как Клюев, используя подлинные факты, «обогащал», «расцвечивал» их основу, превращал её в «сказ», который с годами обрастал подробностями и совершенствовался.
История собственной жизни, рассказанная Клюевым в 20-е годы, во многом определялась тем мифическим образом, который постепенно овладевал его сознанием. Цель человеческой деятельности Клюев видел в выявлении духовной сущности «Лика Божия» в каждом человеке. «Я ищу в людях лика и венца над головой... Лику кланяюсь и венцу трепещу».
Ценность клюевских рассказов неоспорима, они помогают нам войти в мир личности Клюева. «... везде, в поморской ли избе, в олонецкой ли поземке или в закаспийском кишлаке, есть души, связанные между собою клятвой спасения мира, клятвой участия в плане Бога. И план этот – усовершенствование, раскрытие красоты лика Божия».
1926 год – год начала работы Н. Клюева над поэмой «Соловки». Читая поэму, можно проследить в ней пушкинский подход.
Подобно Пушкину, описывавшему свою деревню первоначально как идиллию, Клюев так же светло смотрит на Соловецкий остров, где его юность мужала.
Лебединая Секир-гора,
Где церквушка рубленная клецки, –
Облачному ангелу сестра.
Где учился я по кожаной Триоди
Величавой северной природе
Трепетно моляся по ночам...
Где впервые пономарь Авива
Мне поведал хвойным шепотком,
Над осенним розовым Христом.
Клюев обладал редким даром словесной иконописи. Его последние поэмы – плач о разрушении святой красоты, создаваемой веками; и в «Разрухе», и в «Погорельщине», и в «Песне о великой матери» слышен этот плач. «Соловки» – это прелюдия к рассказу о том, что разрушено на Руси: «Распрекрасный Соловецкий остров», на котором преподобным Савватием вместе с преподобным Германом в 1429 году был основан Соловецкий Преображенский монастырь; Звенигород – город в Московской области, славившийся памятниками церковного зодчества; «великий Ростов», славу которому создали памятники архитектуры XVI-XVII веков; Поморье – территория от Обонежья до Северного Урала; «церквушку, рубленную клецки» – церковь, срубленную по старому способу – без гвоздя; Секир-гора, где в 1860-1861 годах стоял каменный двухэтажный Спасо-Вознесенский скит с двумя приделами...
И Феодора – строителя пустыни
Так о нем рассказывает сам Н. Клюев: «С первым пушком на губе, с первым стыдливым румянцем и по особым приметам благодати на теле моем, был я благословлен родителью моею идти в Соловки, в послушание к старцу и строителю Феодору, у которого и прошел верижное правило. Старец возлюбил меня, аки кровное чадо, три раза в неделю, по постным дням, не давал ли он мне не только черного хлеба, но и никакой иной снеди, окромя пряженного пирожка с изюмом да вина кагору ковшичка два, чистоты ради и возраста ума недоуменного...»
На Соловках Клюев учится видеть и познавать красоту истинную – духовную. В поэме он называет имена святых Зосима и Савватия, названия икон, украшавших стены монастыря, – все то, что привлекало сюда людей, стремившихся к высоте, духовному совершенствованию.
Но разрушены стены монастыря, унесены иконы, имена святых Зосима и Савватия забыты, казалось бы, что верить больше не во что.
Ты, пустыня, мать-пустыня,
На ключах – озерных стынях –
Нету лебедя-Христа!
И отзвуки печали горечью звучат в душе поэта. Разрушение велось с ведома властей. И земля святая не духовной красотой богата, не «золотою дышит нищетой», на ней «путь углажен» не «лапотцами народа», а этапами ссыльных.
Несмотря на очевидные разрушения, поэт верит, что красотою купится мир, красотою восстановится Россия. Он верит в красоту духовную и уже в начале поэмы «Соловки» об этом говорит.
«Соловках», лишь намечено то горе, та боль, что земле русской временем новым нанесено. Но огонек веры не потух в сердце поэта, и он верит, что:
Будет горенка с лежанкой
Для Христова Рождества!
ЛИТЕРАТУРА
1. Азадовский К. Николай Клюев. Путь поэта // Советский писатель. – 1990.
– 1992. – № 6. – С. 150-159.
3 Клюев Н. Песнослов. – Петрозаводск, 1990.
4. Клюев Николай. Сердце Единорога: Стихотворения и поэмы. Предисловие Н. Н. Скатова. Вступительная статья А. И. Михайлова. – СПб. БХГИ. – 1999.
5. Михайлов Александр. Автобиографическая проза Николая Клюева // Север. – 1992. – № 6. – С. 146-149.
6. Солнцева Н. Китежский павлин. – М., 1992.
– № 4. – 1989. – С. 44-60.
8 Субботин С. К истории публикуемого текста // Новый мир. – 1989. – № 3. – С. 231-232.
«... Эти гусли – глубь Онега...» // Север. – 1986. – № 9.
10. Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга вторая. – М., 1921. – С. 64 (Рецензия В. Брюсова на первый том «Песнослова» Клюева).
Косенкова И. В. На потух заря пошла, чуден остров Соловецкий… – Мурманск, 2002. – С. 49-52. – (Наука и бизнес на Мурмане. Т. 4, №4 (31).