К биографии Н. А. Клюева последнего периода его жизни и творчества
Последний период жизни и творчества самобытного русского поэта Николая Алексеевича Клюева (1884-1937), снискавшего своей уникальной картиной «избяного космоса» и поэтической философией потаенной сущности крестьянского бытия мировую известность, охватывает конец 20-х (примерно с 1928 г.) и 30-е годы – до октября 1937 г., когда поэт был расстрелян. [1] На общей жизненной канве поэта этот период определяется следующим образом. 1912-1917 гг. – Клюев уверенно входит в ряды первых поэтов России, как певец и философ (с пророческим уклоном) полумифического мира земледельческой цивилизации («избяная Индия», «берестяный рай»). 1918-1921 гг. – период активных, но тщетных попыток поэта согласовать идеалы и предания крестьянской Руси с революционной ломкой страны. 1922-1927 гг. – начало «аввакумовского» пути поэта, период его отчуждения от новой действительности, вызов ей и противопоставление «прогрессистам» и вульгарным социологам своих патриархальных идеалов, за что поэт объявляется с их стороны «врагом», но ему еще удается печататься. В 1928 г. выходит последний сборник его стихов – «Изба и поле». 1929-1937 гг. – период изоляции поэта от общества: сначала творческой (его не печатают, новые произведения читаются самим автором на закрытых или полузакрытых литературных вечерах и распространяются в списках), затем (с 1934 г.) физической (арест и ссылка). Это годы наиболее драматических и трагических коллизий в жизни поэта, духовного и морального напряжения, попыток разорвать смыкающийся круг одиночества.
Через всю поэзию Клюева проходит тема поисков и обретения (а также потери) родственной души, близкого человека – в чуждом и враждебном мире. Это не только лирическая тема, но и линия собственного жизненного поведения поэта, приводившая его то к продолжительной переписке с Блоком, то к сближению и союзу с Есениным, то к дружбе с Н. И. Архиповым [2] и др. Именно на этой биографической основе и возникали, перерастая в жанр своеобразного лирического романа, послания поэта к своим друзьям – довольно древний жанр мировой лирики. В героине большинства стихотворений первого сборника Клюева «Сосен перезвон» (1911, на обложке и титульном листе – 1912) угадывается собирательный образ Марии, Елены и Евгении Добролюбовых, с которыми он был знаком по революционному движению 1905-1906 гг. Стихи второй книги «Песнослова» (1919), книги «Львиный хлеб» (1922), поэмы «Четвертый Рим» (1922) погружают читателя в мир глубоких душевных и исторических коллизий, сопутствующих сложным взаимоотношениям с Есениным, итог которым подведен в поэме «Плач о Сергее Есенине» (1926). С 1928 г. (начало последнего периода) героем почти всех лирических обращений и посланий поэта становится только что начинающий свой творческий путь художник Анатолий Никифорович Яр-Кравченко (1911-1983).
Через Анатолия тесно сблизилась с Клюевым и вся семья Кравченко, о которой необходимо сказать несколько, слов в качестве предкомментария к публикуемым ниже материалам. Отец художника Никифор Павлович Кравченко, украинец по национальности, родился в 1883 г. в г. Новоград-Волынский. В 1894 г. он окончил Криворожское народное училище, затем штейгерские курсы при Первом Кавказском горном округе (в местечке Чиатури) и в 1902 г. со званием мастера-штейгера поступил в управление строительством Китайско-восточной железной дороги (Маньчжурия). На всю жизнь профессия инженера путей сообщения становится основной, чем определился кочевой образ жизни семьи Кравченко. Мать поэта, Лидия Эдуардовна (в девичестве Дайлидо), родилась в 1887 г. в Гродно в семье бывших политических ссыльных полуполяков-полуфранцузов. В городе Томске окончила гимназию. В 1903 г. на станции Чжаланьтунь (КВЖД) она встретилась с Никифором Павловичем Кравченко. Через три года, в 1906 г., они поженились.
и является хранителем доставшихся ему от семьи, и прежде всего от брата Анатолия публикуемых ниже материалов последнего периода жизни и творчества Н. А. Клюева.
Ныне Б. Н. Кравченко проживает в Ленинграде. Его клюевский фонд включают письма, автографы, фотографии, рисованные Анатолием портреты Клюева, личные вещи поэта. Многое сохранила его память. И неудивительно: целых четыре года личного общения с Николаем Алексеевичем в быту запомнились на всю жизнь. В шутку он называет себя адъютантом Клюева. В период сибирского заточения поэта он в полном смысле выполнял роль связного: получал адресованные ему из Сибири письма для передачи брату, Вячеславу Шишкову, Алексею Толстому и Всеволоду Иванову, которых сосланный поэт не хотел компрометировать прямой связью с собой. О Б. Н. Кравченко (тогда подростке и юноше) Клюев неоднократно упоминает в письмах к Анатолию Яр-Кравченко начала 30-х годов (хранятся в Рукописном отделе ИРЛИ, в архиве Р. В. Иванова-Разумника).
Начать обзор конкретных клюевских материалов, хранящихся в архиве Б. Н. Кравченко, следует, пожалуй, со свидетельств дружеских, близких взаимоотношений между Клюевым и всей семьей Кравченко. Вот его приписка в поздравительном (с праздником Рождества Христова) письме Анатолия родителям из Москвы (где они вместе с Клюевым проживали) в Ленинград от 8 января 1933 г.: «Приветствую, поздравляю с праздником, желаю благоденствия и здоровья. Н. Клюев». Вот книга поэта «Лесные были» (1913), подаренная им Никифору Павловичу Кравченко 26 марта 1933 г. с дарственной надписью: «Дорогой Никифор Павлович – с Ангелом. 1933. Ленинград. Н. Клюев». Вот письмо Николая Алексеевича к Лидии Эдуардовне от 29 октября 1932 г. из Москвы в Ленинград с просьбой пожить у него в квартире во время его отлучки. Хранится у Бориса Никифоровича среди вещей, принадлежавших Клюеву, фибровый чемоданчик-несессер французской фирмы, а в нем бритвенный прибор фирмы «Gillette». История этого чемоданчика (как слышал Борис Никифорович от самого Клюева) такова. В июне 1924 г. приехал из Москвы в Ленинград Есенин и, зайдя к своему бывшему другу, проживавшему тогда на улице Герцена (дом 45, кв. 8), принес ему подарок – вот этот привезенный из-за границы бритвенный прибор с наказом сбрить бороду и одеться, как и он, Есенин, в европейский костюм, продемонстрировав тем самым отказ от своей преданности заветам старины, упорным ревнителем которых Клюев тогда слыл (да и был им по существу). Клюева это даже рассердило. Но, несмотря на отказы, Есенин оставил у него свой подарок, которым тот никогда не пользовался, поскольку не брился, а только подстригал усы и бороду какими-то очень старинными ножничками (как и вообще во всем предпочитал пользоваться старинными вещами). Прибор оказался Клюеву без надобности, и он впоследствии передарил его Никифору Павловичу, который и пользовался им вплоть до своей смерти в 1950 г.
О самом знакомстве Анатолия с Клюевым, о начале их дружбы узнаем как от самого Б. Н. Кравченко, так и из хранящихся в его архиве документов.
После целого ряда вынужденных смен местожительства семья Кравченко обосновывается в 1922 г. в дачном месте под Киевом Святошино, где Анатолий начинает ходить в третий класс (два первых были закончены в Семипалатинске). Закончив семилетнюю школу уже в Чернигове, Анатолий в 1927 г. поступает в Киевский художественно-технический институт на подготовительные курсы и одновременно занимается у профессора живописи И. Ф. Селезнева, ученика П. П. Чистякова. Именно по его совету созревает у Анатолия решение поступить учиться в Академию художеств. С этой целью он и приезжает в апреле 1928 г. в Ленинград. Здесь уже жила со своим мужем тетка по матери Зинаида Эдуардовна Борисова. У Борисовых в общежитии (муж Зинаиды Эдуардовны Николай Георгиевич Борисов, в прошлом моряк, был студентом Второго Ленинградского медицинского института) он на первых порах и находит пристанище.
«Обществе покровительства художников им. Куинджи», о чем он в тот же день сообщил в письме родителям: «Эта выставка находится на улице Герцена, д<ом> 38. Вошел в это здание, романтическое, уютное и, боже мой, что я увидел – искусство! Все вещи одна другой лучше <...> Осматривая выставку, я увидел пожилого человека с бородой (вроде Шевченко в ссылке), в свитке простой деревенской и сапогах <...> Старичок смотрит, а вокруг него мнутся люди, да какие люди, все интеллигенция. Слышу, заговорил, и знаешь, мама, как заговорил, как-то умно, осмысленно и толково. Посмотрел еще раз на старика и пошел смотреть в следующее отделение худ. Бухгольца. Хороший художник и колорист большой. Смотрю портреты всяких артистов, поэтов, вдруг вижу старика нарисованного. Читаю в каталоге номер такой-то, и что же оказывается? Клюев! Знаешь, что Есенина вывел в люди, т. е. в поэты. Вот мать честная! Подхожу к старику и кружусь, вроде как бы на картины моргаю, а куда к черту – на Клюева пялюсь! Смотрю, старичок подходит ко мне, спрашивает название карт<ины,> и заговаривает об искусстве. Проходили мы мимо нарисованного портрета, я возьми да и сравни их обоих, портрет и Клюева. Заметил это. Стали говорить, я сейчас же вклинил о Есенине. Вижу, старичок ко мне совсем душу повернул. Я о Клюеве: дескать, роскошь – стихи! О Кравченко заикнулся – знает, о Нестерове – еще лучше и т. д. В результате познакомились, он сказал: – Клюев, я – Кравченко.
Долго ходили, сидели на диванах, он меня взял под руку, и <мы>, прохаживаясь по застланным коврами комнатам, говорили об искусстве, литература, он мне рассказывал о писателях, о Сережке [3] Есенине, его истинном друге. Он прослезился, вспоминая о нем».
Почти полвека спустя, в 1976 г., А. Н. Яр-Кравченко восстановил по памяти события этого дня в следующей записи (хранится у Б. Н. Кравченко). «В 1928 году в зале <Общества> поощрения Художеств, в Ленинграде, на улице Герцена, 38, была открыта выставка художников-куинджистов. Приехав издалека, я с жадностью рассматривал экспонированные тут работы. Среди многочисленных зрителей я обратил внимание на пожилого человека с бородой, в поддевке и сапогах. Сначала удивился, потом поразило, как он внимательно рассматривал рисунки, этюды и картины. Он смотрел, а вокруг него толпа. Все интеллигенция, люди искусства. Слышу, заговорил, да как заговорил! Умно, осмысленно и толково. Я посмотрел еще раз на старика и пошел в следующий зал. Увидел прекрасные портреты Ф. Бухгольца. Среди изображенных артистов, писателей и поэтов был и человек с бородой. Вгляделся в надпись под портретом: «Поэт Н. Клюев».
К этому времени с группой зрителей в зал вошел и он. Я присоединился к идущим и оказался возле поэта. Рассматривая пейзаж, он склонился к этикетке, но, видимо, без очков не мог прочесть, и обратился ко мне: «Вы не будете добры прочесть, что тут написано?». Я пробежал глазами и прочел вслух. Он поблагодарил меня, завязался разговор, и мы познакомились. Я сказал, что приехал поступать в Академию художеств. Он пожелал мне успеха, и мы пошли, продолжая осмотр выставки и обмениваясь мнениями. Долго ходили, устали и присели на диван отдохнуть; говорили об искусстве, литературе, он рассказывал о писателях, я завел разговор о Есенине, он прослезился, вспоминая о нем. К нам подошли две дамы, Клюев представил меня: «Вот молодой художник, знакомьтесь». Я назвал себя. «А это, – сказал Клюев, – жена Есенина – племянница [4] графа Л. Н. Толстого Софья Андреевна». – «Очень приятно». И я пожал протянутую мне руку. Осмотрев выставку, все пошли к Клюеву домой, на улицу Герцена. Это было началом нашего знакомства». Далее А. Н. Яр-Кравченко пишет: «Позже, уже сдружившись, мы вместе посещали многих художников, поэтов и писателей. Клюев познакомил меня с А. Рыловым, К. Петровым-Водкиным, С. Власовым, В. Щербаковым, с писателями А. Толстым, В. Шишковым, К. Фединым, А. Белым и со многими другими.
Была такая традиция: когда художники возвращались с летних этюдов, приглашали Клюева на «крестины». Он брал и меня с собой. Рассматривая этюды, каждый старался придумать им названия. Помню один этюд С. Власова: дерево, под ним скамейка, вещь обыкновенная, а когда Клюев ее «окрестил» – «Мне припомнилась юность далекая» – все ее увидели по-другому и нашли в ней большой смысл.
отца, считая этюд малоинтересным. Тогда отец сказал: «Это хорошая вещь. Когда я прочел ее название «Мне припомнилась юность далекая», я вспомнил свою молодость и захотел эту вещь иметь у себя на стенке».
У Клюева я встречался с А. Белым, А. Чапыгиным, В. Рождественским, А. Прокофьевым, В. Саяновым, Н. Брауном и многими другими.
Николай Алексеевич слагал свои стихи на прогулках, сидя дома, оттачивал эпитеты. И все в себе. На бумаге они появлялись, когда их надо было нести в редакцию для издания. Много стихов и поэм записал я.
В то время мне много позировали писатели и поэты. Позировал и Николай Алексеевич. Я сделал с него 8 портретов акварелью и маслом. Во время сеансов мы много говорили об искусстве, о судьбах людей искусства. Он был очень интересный собеседник. Когда у него сидишь, бывало, видишь как бы весь мир. Его эрудиция, знания и образное восприятие жизни поражали. Сколько, слушая Клюева, я увидел заново, представил и вообразил!
Мои работы ему очень нравились, он восхищался ими и посвятил мне много стихов».
«Милые мои родители, я хотел бы с Вами разделить один сложный вопрос и получить согласие или совет. Сейчас, когда в Москве и Ленинграде до 8 известных Кравченко (певцов, художников, графиков, литераторов, артистов), я хочу изменить свою фамилию приставкой «Яр». Я говорил с Коленькой, и он это придумал. В марте выйдет альманах со стихами, <...> посвященными миг, и Коленька хочет написать так: «Анатолию Яр-Кравченко». Это очень гармонично. Не правда ли? Напишите ваше мнение, я вразрез не пойду».
Родители не возражали. Под своей обновленной фамилией и стал Анатолий Кравченко известен вскоре как художник. Этот случайный, казалось бы, эпизод характеризует прежде всего самого Клюева, с его стремлением подчинить своему художественному миру саму реальность, равно как и с его аввакумовской страстью отвергать те или иные ее стороны. Перелистывая сборники стихов поэта от первого до последнего, то и дело натыкаешься глазами на этот особенно устойчивый, если не сказать, упорный эпитет клюевского мироощущения – «ярый». В нем выражение язычески-буйной силы жизни: «ярые крылья», «ярая бровь», «ярый кречет», «ярые роды», «давяще-яр в плечах» (о парне), «ярые кресцы», «ярые сердца», «ярый гнев», «светел и яр» (серафим), «ярые сыны», «Ярые Очи» (изображение Спаса на иконе) и т. д. В стихах Клюева рубежа 20–30-х годов, посвященных Анатолию Яр-Кравченко, этот эпитет присутствует в закодированном виде, в ассоциациях образа героя с образами природы (флоры и фауны), исполненными буйно растущих и цветущих сил.
В 1929 г. Клюевым была подарена молодому художнику последняя изданная при жизни поэта книга «Изба и поле» (1928) с автографом, стилизованном в духе средневековых посланий: «Сладчайшему брату Анатолию Кравченко стихи мои – цветы с луга Пантелеймона во исцеление печали душевной – на радость и торжество светлой любви моей. Дано в моей келье во граде святого Петра, в лето по Рождестве Бога-Слова 1929 в Татьянин день.
Недостойный Николай Клюев».
Н. А. Клюев и А. Н. Яр-Кравченко встречались и бывали вместе, проживая в Ленинграде, одно время даже на одной и той же улице Герцена (Клюев жил в доме 45, кв. 8 – в бывшем доме князей Мещерских, теперь Дом Союза композиторов; Яр-Кравченко вместе с семьей – в доме 33, кв. 17). Летом 1929 г. они вместе были в Саратове, где Никифор Павлович работал на строительстве участка железной дороги Саратов-Миллерово, и где в летние месяцы проживала с ним приехавшая из Святошина вся семья. С 1929 по 1932 г. они проводили лето в деревне Потрепухино на реке Вятке, неподалеку от городища Кукарки (ныне город Советск) Кировской области, где художник много рисовал поэта. Там были сочинены Клюевым и записаны Анатолием публикуемые ниже стихи; к их пребыванию в Потрепухино относится также публикуемая ниже запись Анатолия о своем старшем друге. С 1932 г., обменяв свою ленинградскую жилплощадь на московскую, Клюев переезжает в столицу и поселяется там в Гранатном переулке, дом 12, кв. 3 (ныне улица Щусева, дом не сохранился). Анатолий часто приезжал туда к нему из Ленинграда, откуда они вместе ездили на Вятку, в село Потрепухино.
в Рукописном отделе ИРЛИ, архив Р. В. Иванова-Разумника); из Сочи, где поэт отдыхал по путевке Литературного фонда Союза писателей (ноябрь 1931 г.); из северо-западной Сибири (сначала из поселка Колпашево, затем из Томска). Письма из этого последнего пункта отправления адресовались, как уже было сказано, Борису, проживавшему в это время в Ленинграде (Набережная реки Мойки, дом 37, кв. 8), в семье своей жены. Ему была прислана Клюевым и поэма «Кремль» для Анатолия, который должен был передать ее куда-то для публикации. В 1935 г. Борис был призван на службу в армию, а когда в 1937 г. зашел в квартиру, где до призыва проживал вместе с женой и ее родителями, там жили уже другие люди. И присылаемые на этот адрес письма из Сибири, естественно, не доходили по назначению.
Кроме писем Н. А. Клюева к Анатолию Яр-Кравченко и другим лицам, публикуются нами и его стихи в записях друга, обнаруженные в бумагах последнего, а также фрагмент из записной книжки художника, в котором воссоздаются живые черты поэта в бытовой обстановке. Все эти материалы, одни датированные точно, другие приблизительно, относятся к концу 20-х и первой половине 30-х годов – последнему периоду жизни и творчества Н. А. Клюева.
Примечания:
19.89. 3 июня; 2) «Кровь моя связует две эпохи...»: Неизвестные страницы биографии Николая Клюева // Красное знамя. Томск, 1989. 18 июня.
2 Николай Ильич Архипов (1887-1967) – друг Клюева, начиная с вытегорского периода его жизни (1918-1923), редактор газеты «Звезда Вытегры», в дальнейшем директор петергофских музеев и парков.
«Сережке» – здесь явная вольность Анатолия, сам же Клюев, по словам Бориса Никифоровича, вспоминая о Есенине, называл его не иначе как только «Сереженькой».
4 Ошибка памяти А. Н. Яр-Кравченко: С. А. Есенина-Толстая приходилась Льву Толстому внучкой.
* * *
Пришел, чтоб рассказать о том,
Как «терпко» ленинские зерна
Обидой сдабривала новь,
Стучатся с ношею богатой –
Искусство, дружба и любовь.
Михайлов А. И. К биографии Н. А. Клюева последнего периода его жизни и творчества: (По материалам семейного архива Б. Н. Кравченко) // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1990 год. – СПб., 1993. – С. 160-168, 181.