«Мать-троица» в поэзии Николая Клюева
Творчество Клюева представляет собой духовную родословную крестьянской России. Центром этой родословной является образ «Матери-Троицы».
В известных работах Г. П. Федотова и Б. А. Рыбакова[*] [Федотов Г. Стихи духовные. (Русская народная вера по духовным стихам). М., 1991; Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М. 1988] доказано, что в русском христианском сознании образ Богородицы сливается с образом матери человеческой и матери – сырой земли. Рискну окрестить материнскую триаду одним именем «Мать-Троица». В образе «Матери-Троицы» воплощена душа России, ее судьба.
Воскрешая образ «Матери-Троицы» на страницах своих произведений, Клюев включился в великий диалог русской словесности. Не имея возможности перечислить все имена, выделю два: «Воскресение» Толстого и «Мать» Горького.
Закончив роман. Толстой поставил дату: 16 декабря 1899 года. По гражданскому календарю это – последние дни XIX века, по русскому земледельческому – первые дни XX века.
Итак, завершение золотого века русской словесности и начало серебряного века символизируется повествованием о том, как в дни Пасхи Христовой человек погубил женщину и ее будущего сына, как, осознав грех, пришел к покаянию и воскрешению для жизни новой.
Через весь текст романа проходит чтение Евангелия. Потрясенные судом неправедным люди открыли для себя Слово Божие, и оно ведет их к духовному воскрешению.
Ориентируясь на библейские образы Матери, Сына и Слова Горький создает свой вариант Нового Завета. Простой женщине дано родить рабочего человека и от него услышать слово правды. Судьба сына и его товарищей ассоциируется в ее сознании с рождением нового Бога. «Все это – как новый Бог родился людям! Все – для всех, все – для всего! Так понимаю я всех нас. Воистину все вы товарищи, все – родные, все – дети одной матери – правды!».
Это новое слово о правде – речь своего сына на суде неправедном – и понесла Мать народу. За него погибла. Однако, сменив веру в Бога на веру в человека, Мать погибает с евангельским изречением на устах: «Душу воскресшую – не убьют». Память прошлой веры соединилась в душе Ниловны с поклонением вере новой.
Если Горький связывал рождение новой жизни с комплексом новых революционных идей верой в нового человека, то Клюев, ратуя на обновление российской жизни, связывал ее с возвращением к вере отцов. Но не барину Нехлюдову, а крестьянскому сыну поэту дано познать Евангелие.
Новая жизнь в творчестве Клюева связана с возрождением культа «Матери-Троицы». Он заявлен уже в первых книгах поэта, представляющих по образному выражению одного из первых рецензентов, «пророческий гимн Голгофе».
Подобно Христу, герой Клюева воспринимает суд людской как суд неправедный. Он готов к подвигу, ибо следует евангельской заповеди: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить!».
28-й стих главы 10 Евангелия от Матфея становится эпиграфом к одному из стихотворений Клюева (Как вора дерзкого меня) и внутренним пафосом его поэзии.
Постоянное присутствие в душе героя образа «Матери-Троицы» укрепляет его веру. Восходя на эшафот, он вспоминает родную мать, родную деревню и родную песню.
В 1919 году выходит в свет первое и единственное прижизненное собрание сочинений поэта в двух томах «Песнослов». И первый том его дооктябрьских стихов, и второй – революционный – том начинаются с плача о женщине. В первом стихотворении поэт оплакивает погибшую за правое дело невесту, в «Избяных песнях», начальном цикле второго тома, он скорбит по усопшей матери.
Невеста и мать умерли в «поминальные дни Сентября»[*] [Клюев Николай. В златотканые дни Сентября. Песнослов. Пг., 1919. Книга первая. С 6]. По древнерусскому языческому календарю это время совпадает с праздником рожаниц. Главный годовой праздник рожаниц после крещения Руси совместился с церковным праздником Рождества Богородицы 8 сентября. Соединение архаичных рожаниц с праздником Рождества Богородицы было устойчивым и длительным. Устойчивость такого двоеверного праздника, по мнению Б. А. Рыбакова, поддерживалась тем, что по существу это был праздник урожая.[*] [Рыбаков. Указ. соч. с. 269] 6 сентября также является днем рождения России. Кончина девушки-революционерки никак не связана с этим праздником. Ее гибель оставляет светлый свет в душе героя, миру о ней напоминает «опустелая избушка».[**] [Клюев Николай. В златотканные дни Сентября. Песнослов. Пг., 1919 г. Книга первая. С. 5]
Смерть матери-крестьянки наоборот, актуализирует древнюю память ее близких. Плач о ней – это одновременно реквием по матери и гимн вечной жизни. Поэтому вопленицы прежде, чем начать похоронный обряд, отводят беду от дома.
Пришли, положили поклон до земли,
Чтоб печка-лебедка бела и тепла,
Как допреж, сытовые хлебы пекла...
Посыпали пеплом на куричий хвост.
Чтоб немочь ушла, как мертвец на погост.[***]
Мотивы смерти-воскрешения проходят через всю книгу. В разделе «Долина единорога» Клюев создает образ роженицы. Умирая, она «в пространствах межпланетных родит лирный солнечный народ».[****] [То же. Книга вторая, С. 112]
Возрожденному народу необходимо Слово о новой жизни. Как и у Горького, у Клюева воедино связаны образы Матери, Сына и Слова. Но если в произведениях Горького мать становится проводником новой сыновней правды, то в поэзии Клюева сын, благодаря святости матери приобщается к тайне Бога-отца.
души.
Отметив, что народных песен о воскресении нет, Г. Федотов указал на большое количество духовных стихов о празднике Вознесения и высказал предположение: «Не потому ли праздник Вознесения оставил большой след в духовных стихах, что а народном сознании он сливается с Воскрешением?»[*****] [Федотов Г. Указ. соч. С. 44].
– воскрешение души матери накладывает на нее две обязанности: поддерживать жизнь в крестьянском доме и. наставлять сына. Она шлет ему из Вечности Бледного Коня. Выбор именно Бледного Коня указывает на связь с Апокалипсисом. Этот образ соединяет земной и загробный миры, конь выступает в качестве волшебного помощника,[*] [Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 176] который помогает герою добыть в мире ином основу творчества –. память.
Священная память становится фундаментом пророческого дара поэта. Дух византийской церкви и старообрядческой молельни соединились в его душе. Поскольку Клюевский проект «обустройства» России не совпал с планами большевиков, то его пророческий дар оказался излишним. Это трагическое несовпадение сказалось па судьбе поэта, судьбе крестьянства в России. Будучи свидетелем гибели крестьянской Атлантиды, Клюев стремится запечатлеть в своих произведениях память о ней. От лирики он переходит к эпосу. Истории крестьянского рода он носвяшает свою лучшую поэму «Песнь о Великой Матери». При жизни поэта публикация ее была запрещена. При аресте Клюева были изъяты все его рукописи, и долгое время поэма считалась погибшей. Но воистину «рукописи не горят!». В 1986 году в журнале «Север» С. И. Субботин и Л. К. Швецова опубликовали найденные ими фрагменты поэмы, в 1991 году в журнале «Знамя» Виталий Шенталинский опубликовал обнаруженный им в архиве КГБ на Лубянке текст поэмы.
Как указывают пометы Клюева, он не является полным. К тому же рукопись не давала точного представления о расположении глав, и Шенталинский рискнул предложить свое композиционное решение. Но и данный вариант поэмы поражает как величием замысла, так и величием его воплощения.
Обращает внимание символическая датировка рукописи. Вторая часть помечена датой: «1930. На Покров день», третья – «На Рождество Богородично, 1931».
Название поэмы, символические даты, имя главной героини вновь возвращает читателя к культу «Матери-Троицы».
иконах (в частности, на новгородской иконе второй половины XIII века, предназначенной для женского монастыря) Пятница может изображаться на обороте образа Богородицы.[**] [Мифологический словарь под ред. Е. М. Мелетинского. М. 1991, С. 459]
Образ христианской святой Параскевы-Пятницы заслоняет архаичный культ древней богини Макоши, покровительницы женских работ, суровой повелительницы прядения на Русском Севере».[*] [Рыбаков Б. А. Указ. соч. С. 508]
Об интересе Клюева к образу пряхи, держащей в руках своих нити судьбы, писали В. Базанов и В. Дементьев.[**] [Базанов В. Г. С родного берега. О поэзии Николая Клюева. Л. 1990. С. 121-123; 155-156; Дементьев В. Исповедь земли. М. 1980. С. 68-72] Но они не располагали текстом данной поэмы. В лирике пряхой была мать-старуха, в названной поэме – молодая девушка, что существенно сказывается на трактовке образа.
Как пишет Б. А. Рыбаков, «народный календарь очень внимателен к Макоше-Пятнице – ей посвящено 12 праздников в году, на которых самыми главными являлись две соседские пятницы (в промежутке между 25 октября и 7 ноября). В эту неделю завершалась тяжелая работа по обмолотке льна, и начинались веселые месяцы прядения пряжи на посиделках.[***] [Рыбаков Б. А. Указ. соч. С. 508]. В ноябрьскую пятницу полагаются особые молитвы на хороших женихов.[****] [Круглый год. Русский земледельческий календарь. М. 1989. С. 38].
С молитв и мечтаний Параши о женихе начинает Клюев ее биографию, которая в самой малой степени связана с. реальной биографией его матери. Героиня живет не в биографическом, а в историческом времени. Действие поэмы происходит как во сне, поэтому создается ощущение двойного пребывания – в жизни Древней Руси и в жизни советской России.
– Лапландия. Лапландия Клюева – это одновременно мифологизированная страна и конкретно хорошо узнаваемая каждым северянином земли, родная сторона поэта. В его Лапландии наличествуют все дорогие ему элементы северного природно-культурного комплекса: Белое море и Онежское озеро, Олония и Помория, Кижи и Выг, Соловки и Палеостров, Кемь и Валаам.
Это сакральное пространство с его Новым Вифлеем и Новым Иерусалимом. Представление о Севере как о земле Христа было характерно как для старообрядцев, так и для никонианцев. Так, Никон создал северный вариант Палестины. На Кий острове, что на пути к Соловкам, он поставил монастырь, главная святыня которого – кипарисовый крест – была изготовлена в Палестине. Он имел точные размеры креста, на котором был распят Христос. «В этот крест вложили около 400 святых мощей, 90 из них были высокочтимые: кусочек креста Христова, кровь святых мучеников, части святых камней палестинских – от гроба Господня, гроба Богородицы, других мест, где ступала нога Христа».[*] [Деревягин Г. Никон на Севере. Север. 1993. №1]. Святая земля определяет выбор Параши. Мечтая спасти душу, она отвергает земное замужество и в то же время мечтает о земной женской доле. В ожидании жениха земного она влюблена в жениха небесного – в лике святого Феодора Стратилата и постоянно бьет поклоны его иконе. В смятении чувств она идет в гости к подруге, и это путешествие определяет ее жизнь. Путь к дому подруги отмечен сакральными вехами: «От Соловецкого погоста до Лебединого скита. Потом Денисова креста».[**] [Клюев Николай. «Песнь о великой матери». Знамя. 1991. №12. С. 11].
Святые молитвы подготовили Парашу к удару судьбы. Святой отец Нафанаил предсказал ей судьбу: быть женой вдовца и матерью сына-пророка. Предсказание реализуется самым трагическим образом. На девушку напал медведь, от когтей которого ее спасает Федор Калистратов. Простой русский парень походит обликом на византийского святого Феодора Стратилата и поэтому сразу запал девушке в душу. Федя умирает от ран медведя. Обращаясь к Господу, Параша просит обвенчать ее с умирающим. Так она становится вдовой Федора Калистратова, образ которого ассоциируется с образом святого Феодора Стратилата. Позже выходит замуж за вдовца-китобойца.
Святой Феодор Стратилат,
Ты мой жених и сладкий брат!
А плоть, как стены шалаша,
Я китобойцу отдаю.[***]
[Клюев Николай. «Песнь о великой матери». Знамя. 1991. №12. С. 17].
Ее сын Николай – как бы сын трех отцов: земного, небесного и звериного. Ибо нападение медведя на Парашу символизирует ее брак с тотемным животным. Это обусловило редкий пророческий дар сына.
Смерть Параши символизирует погибель Русской земли. Умерла не просто старая женщина, а ушла «Мать-Троица», Земная Богородица, Мать урожая и Мать-пряха, Мать сына человеческого.
Дьявол овладел душой человека и породил матереубийц. Началась гражданская война.
Пространство в России продолжало существовать, но погибло ее духовное поле, все ее крестьянские и христианские ценности – изба, мастера-умельцы, святые-иконы – вознеслись на небо: «Над беломорскою пустыней святыни русские вспарили все в лалах, яхонтах, берилле: Егорий ладожский, София... Вот пронеслись, как парус, Кижи... Проплыл Покров, как пелена, расшитая жемчужным стегом».[*] [То же. 1991. №12. С. 26].
За грех против «Матери-Троицы» была наказана Россия. Она стала страной без души. Поэт-пророк предвидит новые беды. Его предсказания не были услышаны современниками, но потрясают сегодняшних россиян. Предсказаны гибельное для страны безбожие и голод на Украине, трагедия Арала и Черный вестник с Карабаха. Все предвидения поэта сбылись. Дает ли он надежду на воскрешение души России?
«Язычество древней Руси» писал, что богинь-рожаниц было две. Изучение орнамента на крестьянском доме показывает, что «на Севере им поклонялись до XVII века включительно.[**] [Рыбаков Б. А. Указ. соч., С. 269, 458]. Одна рожаница – это Параша. Образ второй дан в финале поэмы. Это – дочь падчерицы Параши, ее внучка Анастасия, чрезвычайно значимый в русской народной культуре образ.
«Анастасия, дочь Дмитрия, – пишет Б. А. Рыбаков, – заменила в русских былинах Персефону по смыслу этого христианского имени, и, вероятно, еще и потому, что празднование дня святой мученицы Анастасии приходилось на 15 апреля – на срок близкий и к языческому Ляльнику, и к христианской Пасхе-воскресению».[***] [То же. С. 594].
Судьба Анастасии только заявлена в поэме, финал ее утрачен. Поэтому вопрос о том, как представлял Клюев воскрешение России, остается тайной. И эта тайна мучает нас, россиян.
Маркова Е. И., кандидат филологических наук, г. Петрозаводск.