Егорий – Ярослав
Образ Георгия Победоносца относится к числу полистадиальных. С течением веков он как бы обрастал новым смыслом, поэтому легко функционировал в различных родах искусства. Присутствие его в произведениях углубляет исторический подтекст, позволяя разматывать нить Ариадны в эпоху христианизации Руси, во времена византийские и даже языческие.
Литературу интересовала мифологическая основа образа. Но в 20-е годы в России работал ученый, которого интересовал исторический «прототип» русского Егория. Таким образом, наше представление о культурном контексте эпохи расширяется. Борис Матвеевич Соколов с 1919 по 1923 год заведовал кафедрой русской литературы в Саратовском университете и писал труд о Егории Храбром. Здесь же читал курс истории европейского средневековья Г. П. Федотов, впоследствии автор труда «Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам)» (1935, Париж), единственный человек, которого исследователь познакомил со всеми изысканиями [131].
Разумеется, об издании рукописи не могло быть и речи. Она увидела свет только в 1995 году. Книга включает исследование «Большой стих о Егории Храбром» и материалы «Неизвестные тексты Большого стиха о Егории», которые предваряет вступительная статья «Обзор записей стиха о Егории Храбром» (подготовка текста и научный аппарат В. А. Бахтиной).
На монографию Б. М. Соколова мы неоднократно ссылались и таким образом познакомили читателя с его осмыслением Большого стиха. Автор обобщил выводы предшественников, выдвинул свою гипотезу о герое стиха, дал свое истолкование символического языка произведения. Начало исследованию «георгиевского комплекса» положил А. И. Кирпичников в работе «Святой Георгий и Егории Храбрый. Исследование литературной истории христианской легенды». Его работа вызвала большой интерес и была продолжена выдающимся филологом А. Н. Веселовским, учеными А. В. Рыстенко и В. С. Миллером, собирателями И. П. Сахаровым, А. В. Марковым и другими.
На исторической основе образа настаивал А. П. Щапов. Он полагал, что образ Егория на русской почве восходит к князю Юрию Долгорукому. По его мнению, стих передает «идею первоначального "земского строения", физической культуры русской земли, идею могучей богатырской силы славянского племени в борьбе с лесами непроходимыми, дремучими, с целыми стадами зверей рыскучих и рогатых, да с Чудью языческой, а с XIII века и с татарами-бесерменами» [132].
Рассматривая символический ряд духовного стиха, и сопоставляя произведение с памятниками Древней Руси, Б. М. Соколов выдвинул гипотезу: прототипом Егория является князь Ярослав, крещеный Георгием. Ученый обращает внимание, что «две черты выдвигает летописец в просветительной деятельности Ярослава. Это храмостроительство с созданием Софии во главе и насаждение книжного христианского учения на Руси» [133]. Для него значима борьба князя за самостоятельность русской церкви, за канонизацию русских святых и установление русских праздников, за русских митрополитов. Этот аспект его деятельности нашел воплощение в духовных стихах.
Конечно, устное бытование стиха предельно фольклоризировало образ Ярослава, поэтому не позволяет современным исследователям ставить знак равенства между историческим лицом и героем народной поэзии. Как бы ни велики были позднейшие напластования, нельзя не согласиться с тем, что стих хранит в себе память о князе Ярославе, завершившем христианизацию Русской земли.
В годы, когда рушилась христианская цивилизация в ее русском православном варианте, ученый занимается изучением редких записей Большого стиха, возвращается к началу становления православной Руси. Пишет об этом чрезвычайно заинтересованно, страстно: будто не только память о Ярославе, а самого князя воскрешает.
«Погорельщину» [134]. Соколовы были тогда хорошо известны благодаря своему сборнику «Сказки и песни Белозерского края» (М., 1915) и знаменитой экспедиции «По следам Рыбникова и Гильфердинга» (1926-1928). Их не могло не тянуть к Клюеву, а Клюева – к ним.
Были ли встречи до начала работы над «Погорельщиной»? Доказательств нет. Однако взаимосвязь художественного произведения просто удивительна. Искусство и наука слились в одном порыве – в поиске исчезнувшего Егория.
В поэмах Клюева не упоминается имя Ярослава. Но «след» его, на наш взгляд, таится в глубине его творений. В «Песне о Великой Матери» постоянно даются отсылки к эпохе татаро-монгольского ига, к позорным временам духовного порабощения (Клюев так и называет хана «духовный Мамай» [39]). Но уже в первые годы кабалы было знамение:
Но дивен Спас!
Змею копытя,
Егорий вздыбит на граните
Наследье скифских кобылиц!
[31]
В этом описании речь идет не о поездке святого через горы толкучие, а о его скульптурном воплощении. Возможно, поэт имел в виду рельефное изображение на плите из бывшего киевского монастыря, основанного сыном Ярослава – великим князем Изяславом. На ней, как указал Б. М. Соколов, высечены лики Георгия Победоносца и Ярослава Мудрого. Известна и другая плита: на ней изображены Изяслав и его патрон Дмитрий Солунский» [135]. Через русских князей породнились византийские святые. Может быть, поэтому в Лидде, городе Георгия, на воротах храма «чеканили Митрия» [II, 348]. Безусловно, это только осторожные догадки.
Примечания
131 Бахтина В. А. Борис Соколов... С. 15.
132 Щапов А. П. Исторические очерки народного миросозерцания и суеверия. Соч. СПб, 1906. Т. 1. С. 68.
133 Соколов В. М. Большой стих... С. 101