Змеиное яйцо
На вопрос, почему стало возможным растление крестьянства, в своем романе «Князь мира» ответил С. Клычков. Углубляясь в историю русской общины, он указал, что корни зла таятся в крепостничестве. Многократно поднимаемая в литературе проблема рассмотрена им через систему народных представлений о высшей силе. Персонажами произведения являются православные. Двух мужиков Михаилу Бачурина и Ивашку Недотепу односельчане даже прозвали «святыми». Те, на первый взгляд, действительно полны любви и прощения, смирения и бескорыстия.
Но в мире, где человек является предметом купли-продажи, праведность невозможна. Денежные расчеты (оброк, выкуп, закладные и т. п.) приобретают в романе функцию фольклорного мотива «запродажи». Поскольку торговля является сферой деятельности Сатаны, то именно образ Князя мира определяет в романе его структуру и формульный ряд, в центре которого целковый – «оберег» и «воплощенный грех» [123].
Все персонажи от матушки-барыни до младенца-сиротки действуют в обращенном мире, где даже библейский миф о сотворении человека подвергся коррекции. «Именно черт дает Богу советы по усовершенствованию человека, именно он вкладывает в уста Евы змейку» [124]. Соответственно переосмыслен и «георгиевский комплекс». Напомним, что последний чаще дается «в связке»: Богородица / Спас + Никола. В произведении, где царит нищая братия, поминают Иисуса. Но в соответствии с «принципом обратности» Христова церковь не очищает человека от грехов, а вводит в искушение. Здесь приглянулся Марьюшке пономарь. Имя героини и образ супруга-вдовца, казалось, ориентированы на миф о непорочном зачатии. Но, согласно все тому же «принципу обратности», женщина превращается в блудницу. Она даже не знает, от кого понесла: от пономаря ли, от батрака ли, от волшебной ли лучинки. Не помог ей и Николай Чудотворец. Зачатие пало на день, когда она, удивленная неожиданным изобилием в доме, «не взглянула на его кроткий образ – и тот словно отвернул свои тихие глаза от крестьянки» [125]. За грех она понесла наказание: умерла в родовых муках.
Сына вырастили всем миром и определили в пастухи. Посвящение состоялось в Егорьев день. День первого выгона скота отмечен сложной пастушьей обрядностью: здесь слово, обход стада по кругу и другое. Пастух давал «зарок»: не пить, не сквернословить и т. д. [126]
В романе показано, что этот день был отмечен церковной обрядностью, в ней, согласно чину святого, присутствовали пасхальные элементы: пасхальный напев, пасхальная вода (ею окропляли животных). Однако в деревне происходит извращение обряда. Пастух пьет и заставляет выпить мальчика. Затем велит ему читать молитвы и обежать стадо по кругу. Далее происходит «крещение», Нил скачет за Мишуткой на кобыле и стегает его кнутом, который извивается «длинной змеей» [К., 322]. В результате мальчик чуть не умер.
Мужики поплатились за свой грех. Волки стали задирать скотину, заодно забрали и злого пастуха. Коров стал выдаивать сом (аналог водного змея). Налицо уже обозначенный нами комплекс: в расхристанном мире плодятся волки и змеи. Эти образы, а также образы бесов и прочей нечистой силы проходят через весь роман. Да и люди здесь не лучше зверей: почти все персонажи – оборотни.
Мишутка отмечен особым знаком: он родился в канун Пасхи. Идет борьба за его душу. Но не помогают люди Господу. Как предали когда-то Сына Божьего, так предают и сироту. Сызмальства ребенку не так страшен бес-домосед, как пьяный мужик. Он играет с бесом, но в то же время тянется к Божьему Слову, даже во сне видит книгу, где «выписаны все молитвы и притчи, буковки в книге и знаки плавают по прозрачной странице, как малявки в Дубне, а дна будто и не видно...» [К., 327].
Духовную борьбу символизирует образ яйца. Оно, как известно, заключает в себе Кащееву смерть и является знаком Воскресения Христова. В романе запропастившиеся куриные яйца ищет местный дьячок, а находит еще и послушного ученика. Мишутка, встретившись с Порфирием Прокопьевичем, будто обрел новую жизнь: стал учить молитвы. Лес, где он пас коров, кажется ему пустыней.
Но учитель один, зло – многолико. В момент решающей схватки отвела крестная от ребенка руку убийцы и тут же чуть сама его не задушила, желая получить рубль неразменный. Не стал пастушонок Пастырем, стал – пособником Князя мира. Разбогател и отомстил обидчикам. Односельчане пришли к выводу, что «высидели... всем обществом змеиное яйцо себе на утеху!» [К., 358].
Как видим, у Клычкова «георгиевский комплекс» также включает борьбу за судьбу младенца. «Запродана» душа Мишутки дьяволу, «запродана» Антихристу душа общины. Кто не стерпел, тот либо наложил на себя руки (Аленка), либо стал разбойником (Буркан)... Петля, кандалы да змеиные узлы стянули деревню.
Жанровая структура романа достаточно сложна. Отметим, что он начинается с духовного стиха, но чем дальше, тем более тяготеет к сказочно-быличному комплексу, ибо атмосфера страха и ужаса сгустилась на Руси... Даже долгожданная воля не принесла облегчения. По этому поводу рассказчик горько замечает, что все, даже червяк, волю любят, «и, пожалуй, меньше всех любит ее человек, придумавший рабство» [К., 480]. Остается только мечтать о добром королевстве Сороке, где все есть и все даром, еще и рубль дадут в награду неразменный. Как видим, даже типичный образ сказочной страны изобилия включает сатанинский знак. Возвращение к исходному благополучию не обозначено. Безусловно, столь пессимистический прогноз обусловлен авторским восприятием современности.
Только природа – Мать-Сыра Земля еще хранит силу: обещает хороший урожай. Готова к браку: деревья стоят в белом убранстве, как невесты перед женихами, и хранит «на болотах и в непроходимых чащобах свою дремучую тайну» [К., 494].
Если в начале XX века в России преобладали тенденции «богоискательства» и «богостроительства», то после 1917 года восторжествовал антропоцентризм Политические группировки и научные кружки, шарлатаны и ученые предлагали свои проекты нового мироустройства. Повесть М. Булгакова «Роковые яйца» (1925) в фантастической форме обыгрывает состязание человека с Богом.
Для современного читателя новокрестьянские поэты и выдающийся сатирик диаметрально противоположные участники литературного процесса. Однако в 20-е годы Булгаков слыл архаистом, противником «новаторов» Мейерхольда и Татлина. Его фамилия не раз мелькала в перечне «подкулачников» в литературе [127]. Как врач он знал естественный материал, как писатель – духовный, как гражданин не мог не видеть, что пламенные революционеры изменили не только государственный строй. Один из первых критиков очень точно расшифровал смысл обращения писателя к новым хозяевам жизни: «... вы разрушили органические скрепы жизни, вы подрываете корни бытия, вы порвали "связь времен". Горделивое вмешательство разума иссушает источник бытия. Мир превращен в лабораторию.
Во имя спасения человека как бы отменяется естественный порядок вещей и над всем безжалостно и цепко царит великий, но безумный, противоестественный, а потому на гибель обреченный эксперимент» [128].
Соглашаясь с этим выводом И. Гроссмана-Рощина, поспорим, однако, с его утверждением об отсутствии в книге «элемента мистицизма» [129]. На наш взгляд, повесть вписывается в круг сочинений, для которых «георгиевский комплекс» является определяющим, но осознается он только на уровне внутренней формы произведения.
Напомним сюжет. Ученый Персиков открыл луч, под воздействием которого многократно усиливались процессы биологического развития (ср. с волшебной лучинкой в «Князе мира». У младенца, якобы от нее зачатого, не голова – самовар, «мозголовик», а ручки и ножки, как лучинки). Это событие совпало по времени с куриной чумой. Желая восстановить куроводство, энтузиаст Рокк берет на вооружение идею биолога. Сооружается инкубатор с огромными прожекторами, закупаются импортные яйца. Но благим намерениям помешала случайность: вместо куриных яиц в инкубатор по ошибке заложили змеиные. Вылупившиеся из них гигантские змеи чуть не погубили страну.
Действие разыгрывается в сакральном пространстве. Открытие совершается в Москве. Имя покровителя столицы не называется. Однако мы его напомним: Георгий Победоносец. Зато указаны другие значимые имена. Из окна профессорской квартиры виден храм Христа Спасителя. Птичья чума пошла с куроводной артели вдовы протоиерея Савватия, проживавшей в Костромской губернии в бывшем городе Троицке – ныне Стекловске, на бывшей Соборной – ныне Персональной улице. Гигантский инкубатор сооружен в селе Никольском Смоленской губернии в бывшем имении графа Шереметева. Налицо модель России как единой православной церкви.
– персона (NB! Персональная улица!) стремится во что бы то ни стало переориентировать жизнь русского мира. Кто же эти люди?
Профессор Персиков. Он не марксист. В годы гражданской войны пострадал его террариум, ему тоже было тяжело. Тем не менее его открытие символизирует дерзновенные планы большевиков. Не случайно революционная Москва, дом профессора (печь, стулья) и его облик (волосы, глаза) даны в одной цветовой гамме: господствует желто-красный, малиново-багровый цвет. Это огонь иссушающий или огонь плодотворящий? Обе ипостаси заключены в яйце (змеином и курином) – древнейшей мифологеме мироздания. Лысая голова ученого напоминает яйцо. Подобное выбирает подобное.
Сущность ученого проясняется почти сразу. Специалист по голым гадам, он незаметно для себя вливается в отряд пресмыкающихся. Соответственна реакция на его присутствие. Зоологический сторож Панкрат испытывает по отношению к нему «одно чувство: мертвенный ужас» [130]. Он боится Персикова «как огня» [Б., 55]. По лицам студентов видно, что профессор «возбуждает в них суеверный ужас» [Б., 71]. Подобных характеристик в повести не мало. Естественно, что такой человек не слышит гул весенней Москвы, не замечает храм Христа Спасителя.
Его луч – продукт машинной цивилизации, к тому же «зазеркальной»: он родился при движении зеркала и объектива микроскопа. Когда аппарат был не в фокусе, то посредине диска появлялся цветной завиток, похожий на локон. В нем-то и обнаружил гениальный глаз профессора ярко-красный луч, похожий на «маленькое острие», «иголку», «меч» [Б., 53]. Персиков попытался поймать его от солнца, но это ему не удалось.
– знак царища Кудриянища (таким именем прозывался Змий в ряде вариантов Большого стиха, записанных в Заонежье), который вручает человеку свой меч.
Под действием луча «с молниеносной (курсив здесь и далее мой. – Е. М.) быстротой» [Б., 53] развиваются амебы. Но эта скорость характеризуется невиданной борьбой: одни пожирают других. При этом организмы видоизменяются: они орудуют своими ложноножками, «как спруты щупальцами» [Б., 54].
Одинокий исследователь, лишенный всех радостей жизни, сделал всего-навсего одну ошибку: перепутал луч жизни с лучом смерти.
Автора идеи гигантского инкубатора точно охарактеризовала уборщица Дуня: «... мужики в Концовке говорили, что вы антихрист. Говорят, что ваши яйца дьявольские. Грех машиной выводить. Убить вас хотели» [Б., 93]. Но не успели мужики – Рокк погубил и их, и ученого.
На присутствие Антихриста отреагировала сама природа: «собаки... подняли вдруг невыносимый лай, который постепенно перешел в общий мучительный вой [Б., 92]. Они «разбесились» [Б., 93]: иными словами, обернулись в волков. Вслед за ними появляются гигантские змеи. Все остальные живые существа будто вымирают.
В Малом стихе Бог в наказание язычникам насылает на них Змия, и тот поедает прежде всего их детей (самое дорогое!).
Первый змей (он появился у пруда – у воды!) уничтожил жену атеиста. Главного же экспериментатора и преданную экономку убили уже не змеи, а взбешенные люди и спалили институт. Обе женщины носят библейское имя «Мария». Боль за них настолько потрясает еретиков, что возвращает их на миг в Божье лоно. В своем последнем появлении Рокк «... сказал, простирая руки, как библейский пророк: "Слушайте меня. Слушайте. Что же вы не верите? Она была. Где же моя жена?" [Б., 100]. А Персиков, защищая Марью Степановну, «распростер руки, как распятый...» [Б., 114].
«... прошла многотысячная, стрекочущая копытами по торцам змея конной армии. Малиновые башлыки мотались концами на серых спинах, и кончики пик кололи небе» [Б., 110]. Змеиным знаком отмечена военная техника: «цистерны-автомобили с длиннейшими рукавами и шлангами» (ср.: с хоботами и хвостами) и «танки на гусеничных лапах» [Б., 110-111]. Духовную сущность защитников характеризует извращение материнского имени: «"Мать... мать... мать..," – перекатывалось по рядам» [Б., 111]. Налицо известный нам комплекс: в обращенной стране, где сменилось все, начиная с названия улиц и кончая представлением человека о своем господстве над Вселенной, властвует механизм расхристианивания. На жанровом уровне элементы духовного стиха демонтируются и преобразуются в быличные (на сказочных, научно-фантастических и других компонентах жанровой структуры не останавливаемся).
Возможно ли возвращение к исходному благополучию? В финале автор передает ощущение победы. Но сражение выиграл не он, а природа. «Морозный бог» задушил змеиное пламя. Таким образом, человеку дана была весть: «Не ты – хозяин Вселенной. Одумайся и смири гордыню». Но он не внял этому предупреждению. Поэтому в последний абзац автор вписывает свое пророчество: «... весною 29 года опять затанцевала, загорелась и завертелась огнями Москва, и опять по-прежнему шаркало движение механических экипажей, и над шапкою Храма Христа висел, как на ниточке, лунный серп...» [Б., 115]. Оно истолковывается предельно просто: не солнце над столицей и не птица-тройка на ее улицах – ночной всадник над главой храма Спасителя занес дамоклов меч. И менее чем через полтора десятилетия он опустил его. Христианская цивилизация в России почти прекратила свое существование.
Хотя «Погорельщина» не была опубликована, она вписывается в «малый» (литературный ряд 20-х годов) и «большой» (начиная со времен раскола) историко-литературный контекст. В нашем исследовании «георгиевский» цикл 20-х годов включает четыре произведения, но они показывают перерождение основ русской жизни на всех уровнях: метафизическом и социальном, в деревне и столице, в отдельной семье и всей стране, среди крестьянства и интеллигенции.
«Георгиевский комплекс» показывает, что выпадение России из христианской цивилизации влечет за собой гибель природного и материнского начала – т. е. основ самой жизни. Не случайно в этот комплекс включен новый образ – образ ребенка. Если гибнут основы жизни, значит, у страны нет будущего.
Силы нового хозяина, присвоившего себе функции Бога, предельно ограничены. Мечтая об идеальном устройстве общества без Божьей помощи, он забывает о мести Матери-природы, о греховной сущности самого человека, о вечном искушении рублем и, наконец, о духовном мужестве праведников, их преданности Господу и памяти о лучших достижениях христианской цивилизации.
123 Солнцева Н. Последний Лель. О жизни и творчестве Сергея Клычкова. М., 1993. С. 171, 162-164.
124 Там же. С. 171-172.
125 Солнцева Н. Последний Лель. С. 169.
126 Бобров А. Г., Финченко А. Е. Рукописный отпуск в пастушьей обрядности Русского Севера (конец XIII – начало XX вв.) // Русский Север. Л., 1986. С. 156-164.
128 Гроссман-Рощин И. Стабилизация интеллигентских душ и проблемы литературы // Октябрь. 1925. №7 (11). С. 129.
129 Там же. С. 127.
«Б» и страницы.