Проза Николая Клюева
Газета «Звезда Вытегры» – орган Вытегорского уездного комитета РКП(б) уездисполкома Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и политического отдела 7-й армии – выпускалась в 1919-1920 годах[1] в городе Вытегре (ныне – районном центре Вологодской области). Эта газета привлекла внимание историков литературы сравнительно недавно. Впервые написал о ней А. К. Грунтов в своей статье «Материалы к биографии Н. А. Клюева».[2] Он обнаружил на страницах «Звезды Вытегры» ценные сведения о дотоле неизвестных фактах жизни и творчества поэта в первые послереволюционные годы. В газете содержится немало документальных свидетельств того, что Клюев принимал активное участие в партийной жизни Вытегры. На собраниях коммунистов и городских митингах поэт неоднократно выступал с пламенными речами в защиту революционных завоеваний.
Эти факты вступили в очевидное противоречие с негативными суждениями о Клюеве некоторых его современников – литераторов Пролеткульта П. Бессалько и В. Князева, рапповских критиков Г. Лелевича и О. Бескина и др. Оппоненты поэта, произвольно толкуя отдельные его стихотворения, изолируя их от его общественной и творческой деятельности в целом, с сектантской нетерпимостью стремились отлучить Клюева от революции. Особенно охотно оперировали они для этой цели его стихами рубежа 1917-1918 годов («Уму – республика, а сердцу – матерь-Русь...», «На божнице табаку осьмина...» и др.), в которых открыто и честно были выражены тогдашние сомнения поэта относительно происходящих социальных перемен. Догматическая критика рассматривала эти произведения в полном отрыве от обстоятельств их создания.
Между тем они были написаны, когда Клюев жил на родине, в одной из глухих заонежских деревень,[3] не имея возможности получать надежную и многостороннюю информацию о характере и смысле текущих революционных событий. В конце февраля 1918 года умер отец поэта, а спустя некоторое время Клюев переехал на жительство в Вытегру,[4] где в то время интенсивно шел процесс становления Советской власти.
Здесь началось его каждодневное общение с партийными и советскими руководителями города и уезда М. Н. Мехнецовым, А. В. Богдановым, Н. И. Архиновым и др. Это были смелые, преданные революции борцы за ее дело – такими рисуется их облик по воспоминаниям старожилов Вытегры и материалам губернской и уездной печати тех лет. Тесные контакты Клюева с земляками-коммунистами (каждому из тех, кого мы только что упомянули, он не раз посвящал свои стихотворения), без сомнения, сыграли важную роль в определении его общественной позиции. Уже в мае 1918 года губернская газета обнародовала специальное сообщение о работе поэта как члена партии большевиков[5] а через три месяца информировала об избрании Клюева почетным председателем уездной организации РКП(б).[6]
Тогда же Клюев выехал в Петроград, Там, в августе 1918 года, он получил из Народного Комиссариата по просвещению уведомление о том, что его стихи будут изданы «в целях широкого распространения в народе».[7] Двухтомное собрание стихов поэта 1905-1918 годов «Песнослов» вышло в свет под маркой литературно-издательского отдела НКП летом 1919 года. Публиковались произведения Клюева и другими органами печати молодой республики Советов. В октябре 1918 года издательство Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов выпустило книгу его избранных стихотворений «Медный Кит», куда наряду с уже известными сочинениями вошли и новые стихи поэта на революционные темы («Ленин», «Пусть черен дым кровавых мятежей...»), написанные в Вытегре. Осенью 1918 года окончательно оформился замысел и было издано большинство стихотворений известного цикла «Ленин», явившегося первой в советской литературе попыткой поэтического воплощения образа вождя революции.
В Петрограде Клюев участвовал в вечерах поэзии. Так, губернская газета писала в начале декабря 1918 года: «как сообщает «Правда», на вечере Пролеткульта 23 ноября выступил со своими стихами олонецкий поэт Николай Клюев. Чуткая пролетарская аудитория очень тепло встретила поэта, почувствовав в его стихах подлинные переживания нашей Красной деревни. Шумные овации долго не давали Клюеву сойти с эстрады».[8]
Вскоре после этого он вернулся в Вытегру, где вновь включился в общественную жизнь города. Его «Слова» – так, в древнерусском духе, именовал поэт свои речи на митингах перед земляками – неизменно встречали горячий прием. Воспоминания очевидца донесли да нас живой облик Клюева – оратора, агитатора, пропагандиста: «Было в нем что-то львиное, когда он на прощальном митинге, отправляя нас на Мурманский фронт в Петрозаводск, гремел на всю центральную площадь Вытегры и подходы к ней разных улиц, призывая нас, своих детушек (а мы все были моложе него), защищать Мать-Революцию, Рабочую и Крестьянскую Родину от белого многоплеменного Змея-Чудовища, «сжиравшего в огне-пламени города и рабочие селения, их казармы и жилье, села и деревни, избы крестьянские, их хлеб и скотину, жен, матерей, старых старцев, парней, красных девушек, малых детушек-несмышленышей, спасать дело отца-Ленина от чужеземных завоевателей». Между собой мужики о его речи говорили:
– Густо говорит!..
– Сильно говорит!..
– Знать, и нам придется защищать Мать-Революцию...
– Пойдем, лишь кликнут клич...»[9]
В то время Клюев часто выступал и в местной печати. 1919 год оказался для него весьма плодотворным – в среднем (по нашему подсчету) каждый четвертый номер «Звезды Вытегры» этого года содержал произведения поэта. Именно тогда Клюев снова обратился к прозаическим жанрам. С марта по декабрь 1919 года за его подписью в «Звезде Вытегры» было помещено 11 статей. В. Г. Базанов справедливо квалифицировал их как боевые политические сочинения, написанные не сторонним наблюдателем, а непосредственным участником революционных преобразований.[10]
Путь Н. Клюева к новой действительности сопровождался немалыми трудностями и противоречиями, особенно в истолковании крестьянского вопроса. Но, во-первых, это был путь честный и открытый, во-вторых, Клюев навсегда сохранил в отношении к революции критерий народных интересов. Особенно ярко это проявилось в его журналистской деятельности первых пооктябрьских лет.
Факт активного сотрудничества поэта в уездной газете и то обстоятельство, что А. К. Грунтов и В. Г. Базанов, работавшие со «Звездой Вытегры», не имели в своем распоряжении ее полного комплекта за 1919 год, стимулировали нас к поиску на страницах газеты других прозаических материалов, связанных с именем Клюева. И хотя при изучении полных комплектов «Звезды Вытегры» и «Трудового слова» за 1919-1921 годы[11] выяснилось, что в них нет подписанных статей поэта, не известных ранее, мы обнаружили целую группу анонимных (псевдонимных) статей, заметок, рецензий и т. п., при чтении которых возникает предположение, что их автором является Клюев. Обоснование принадлежности этих сочинений перу поэта и их публикация и являются центральными задачами настоящей работы.
Отметим сразу, что те или иные документальные данные, с помощью которых можно было бы атрибутировать Клюеву выявленные тексты, почти для всех рассматриваемых здесь случаев не сохранились либо еще не найдены. При таком положении дел доказательное проведение атрибуции возможно на основе сопоставительного анализа стиля и лексики атрибутируемых текстов с лексикой статей предполагаемого автора и их стилем. Но пока не определены типические приметы последнего, такой анализ проделать нельзя. Попытаемся поэтому – по необходимости кратко – охарактеризовать основные особенности стиля Клюева-прозаика на материале сочинений, бесспорно написанных им.
При чтении клюевской прозы сразу ощущается ее ритм. Приведем в качестве примера композиционно завершенный отрывок из статьи «Красный набат» с типичным для Клюева ритмическим рисунком:
«Молодой воин, куда идешь ты?
Я иду сражаться за избавление братьев моих от угнетения, – разбить их оковы и оковы мира.
Я иду сражаться за то, чтобы все не были добычей немногих, чтобы поднять согбенные головы и поддержать слабые колени.
Да будет благословенно оружие твое, молодой воин!»[12]
Очевидно, что ритмическая организация текста достигается здесь путем сочетания анафоры («я иду сражаться») с синтаксическим параллелизмом, хотя иногда и неполным («их оковы и оковы мира», «бросают на землю и топчут ногами», «против господ за рабов, против тиранов за свободу» и т. д.). В других случаях Клюев использовал для ритмо-образования амплификацию, т. е. прием нагнетания однородных элементов речи (синонимов, эпитетов, сравнений и т. п.) или более сложных однородных структур: цитат (в частности, из писания)[13] либо стилистически симметричных смысловых комплексов.[14] Оба эти способа ритмизации, нередко переплетаясь друг с другом,[15] реализуются в клюевских прозаических сочинениях столь часто, что можно уверенно говорить о них как о тенденциях стиля Клюева-прозаика.
Между тем такие же способы ритмо-образования были широко распространены в древнерусской торжественной ораторской прозе, встречаясь в памятниках литературы Древней Руси с XI века («Слово о законе и благодати» Илариона).[16] Эту литературу – в ее лучших образцах – Клюев знал с раннего детства («Учился – в избе, по огненным письмам Аввакума протопопа...»).[17] Отчетливо осознавая ее большую роль в своей творческой жизни, поэт писал в одной из автобиографий, что древнерусская литература «осоляет народную душу», что она «осолила» и его самого «до костей, до преисподних глубин духа и песни».[18]
Это признание Клюева, по существу, прямо указывает, что древнерусская литература (и шире – древнерусская культура) была главным истоком его творчества.[19] Клюевская проза является убедительным тому подтверждением, ибо определяющие черты ее поэтики имеют несомненное древнерусское происхождение.
Только что шла речь об одной из них – ритмической организации текста в статьях поэта, способы которой вполне аналогичны выявленным медиевистами в литературе Древней Руси. Остановимся теперь на некоторых других стилевых особенностях, присущих прозе Клюева и имеющих такой же генезис.
Ни одно клюевское прозаическое произведение не обходится баз той или иной степени обобщения мыслей и идей, в нем высказанных. Нередко все сочинение Клюева в целом носит чрезвычайно общий характер. Такова, скажем, уже упоминавшаяся «Огненная Грамота». Обращенная к родному народу, она с начала и до конца выдержана в абстрактно-возвышенном духе и очень сходна по стилю и языку с древнерусскими поучениями-проповедями: «Русскому народу – первенцу из племен земных, возлюбленному и истинному о мудрости и знании радоваться. Вот беру ветры с четырех концов земли на ладонь мою, четыре луча жизни, четыре пылающих горы, четыре орла пламенных, и дую на ладонь мою, да устремятся ветры, лучи, горы и орлы в сердце твое, в кровь твою и в кости твои – о, русский народ!».
Другим примером того же рода является статья «Красный набат». Клюев начинает ее с абстрактно-символической картины «золотого дерева Свободы». Затем он говорит о «русском многоскорбном народе», пошедшем навстречу «красному древному шуму»: «Из окопного, геенского пламени, из клубов ядовитого газа, под смертным пулеметным градом восстал прекрасный, облеченный в бурно-багряный плащ витязь, он же сеятель с кошницей, полной звездных, пылающих зерен». Врагов революционного народа («прекрасного витязя») поэт называет «смрадными чудовищами», имена которых – «Капитал и Глупость». Характеризуя их далее, он не жалеет негативных тонов и в то же время последовательно сохраняет обобщенность изложения. Когда в финале статьи (отрывок из него см. выше) происходит смена темы и перед читателями возникает образ бойца революции – «молодого воина», – то он так же предельно обобщен, как и остальные образы-символы этого произведения.
Даже тогда, когда в своих прозаических сочинениях Клюев касался каких-то конкретных событий общественной жизни Вытегры, эти события всегда становились лишь отправными точками для мыслей поэта более общего характера. Они тут же получали дальнейшее развитие, зачастую сохраняя с исходным импульсом, вызвавшим их к жизни, самую общую связь.
Среди текстов из уездной газеты, публикуемых нами в настоящей работе, есть отклик на спектакль «Девушка с фиалками», принадлежность которого поэту подтверждается не только стилистическим анализом, но и документально. Этот отклик является яркой иллюстрацией только что отмеченной особенности клюевского творческого мышления. В самом деле, он написан отнюдь не по стандартным канонам жанра театральной рецензии. В нем почти нет реалий рецензируемой постановки (разве что «небель» и «занавеси» в «жилище тонкой, одухотворенной артистки»). Более того, об игре актеров, т. е. о том, что должно было быть ведущей темой театральной рецензии, говорится лишь в самом общем плане («фиалковый холодок подлинного актерства»), а о том, какие же роли исполняли актеры конкретно, не упоминается вовсе. Первые пять абзацев рассматриваемого сочинения являются не чем иным, как вариациями на тему, возникшую у автора под влиянием самого названия спектакля, и связаны с непосредственным его содержанием чисто ассоциативно.
Итак, даже на этих немногочисленных примерах можно видеть, что постоянное стремление к образному обобщению было в высшей степени свойственно Клюеву. Именно такое стремление – «найти общее, абсолютное и вечное в частном, конкретном и временном» – было основным и для тех литературных наставников поэта, которые в эпоху русского средневековья создавали произведения высокого стиля (жития, гимны, проповеди).[20] И неудивительно поэтому, что в клюевской прозе обнаруживаются – конечно, то в большей, то в меньшей степени – главные черты поэтики художественного обобщения, характерные для сочинений древнерусских авторов. Среди них – орнаментальность, «функционально близкая поэтической речи», «стремление к художественному абстрагированию изображаемого», «стилистическая бинарность».[21]
О средствах ритмической организации клюевского прозаического текста, приводящих к орнаментальности его в древнерусском духе, уже говорилось выше. Амплифицированность изложения, все эти анафоры, синтаксически параллельные конструкции, которыми просто пронизана проза Клюева, существенно повышают ее эмоциональную наполненность. Сочетание гиперэмоциональности стиля Клюева с тяготением его к обобщению (путем абстрагирования изображаемого) является настолько органичным, что большинство статей поэта 1919 года[22] вполне можно поставить в единый ряд с произведениями тех русских авторов XIV-XV веков, чье высокое словесное искусство обычно именовалось «плетением словес».
Д. С. Лихачев подчеркивает: «Наиболее часто в стиле "плетения словес" участвует удвоение понятия: повторение слова, повторение корня слова, соединение двух синонимов, противопоставление двух понятий и т. д.».[23] В клюевском творчестве эта тенденция стиля выражена также весьма отчетливо. Она обнаруживается практически в любом выбранном наугад прозаическом отрывке. Взяв, например, уже цитированные выше места из статей Клюева, мы тут же находим бинарные сочетания, как простые, так и сложные (многословесные): «... возлюбленному и истинному о мудрости и знании радоваться» («Огненная Грамота»); «... против господ за рабов, против тиранов за свободу»; «поднять согбенные головы и поддержать слабые колени»; «... витязь, он же сеятель с кошницей, полной звездных, пылающих зерен» («Красный набат») и т. д. и т. п. Особенно показательно для Клюева употребление двучлена-определения, т. е. двух прилагательных (причастий) при одном существительном. Действительно, подсчет показывает, что в стихах и прозе поэта 1917-1921 годов (длина текста в целом – около 26600 словоупотреблений) из общего числа 4450 словоупотреблений прилагательных и причастий в пары входит 890 словоупотреблений, или 20%.[24] Этот высокий средний показатель объективно свидетельствует, что данная стилевая особенность принадлежит клюевскому индивидуальному стилю.
О том же говорит и характер стилистической правки, которую предпринял Клюев в 1917 году при подготовке переиздания своих ранних стихотворений: новые редакции некоторых их строк также содержат определение-двучлен (вместо «бегущие родины дали» – «седые, бурятские дали»; вместо «дымно-лиловую даль» – «листопадную, странничью даль» и т. п.).[25]
В клюевских сочинениях нередко имеет место и дублетное употребление существительных. Подчиненное существительное в таком дублете – либо эпитет (уподобление) – приложение, либо часть именного составного сказуемого. Всего в дублеты входит 12,5% (т. е. одна восьмая!) от общего числа словоупотреблений существительных и имен собственных в произведениях Клюева 1917-1921 годов.[26] Это еще один объективный довод в пользу тенденции стилистической бинарности в последних.
Некоторые более мелкие детали клюевского стиля, также имеющие древнерусский генезис, за недостатком места не будут здесь обсуждаться. Однако следует обязательно сказать о стилистическом контрасте в клюевской прозе. Способ создания такого контраста был, вероятнее всего, унаследован Клюевым от его литературного «прадеда» Аввакума,[27] который, как указывал В. В. Виноградов, систематически внедрял «вульгарно-речевые элементы» в торжественно-риторические словосочетания.[28] Просторечие («вульгарно-речевой элемент») появлялось в прозе Клюева и тогда, когда возникала необходимость в полемике или обличении,[29] и тогда, когда он хотел (по тем или иным соображениям) повысить общий эмоциональный тонус своего сочинения. Стилистическую ситуацию, складывающуюся при этом, В. В. Виноградов определил (применительно к Житию Аввакума) как «эмоциональный диссонанс».[30] В соответствующих случаях этот термин далее будет употребляться и нами.
Выше были изложены основные результаты стилевого анализа клюевской прозы. Их совокупное рассмотрение приводит к неизбежному заключению: характерные черты поэтики древнерусской литературы действительно проявляются в прозе Клюева как типические приметы его индивидуального стиля. Казалось бы, это обстоятельство должно было непременно повести к архаизации клюевского прозаического текста, что серьезно затруднило бы его читательское восприятие.[31] Однако в большинстве случаев статьи поэта воспринимаются как сочинения несомненно оригинальные и жизнеспособные, поражающие своей внутренней свободой даже при сугубой традиционности исполнения.
В этой связи вновь вспоминаются клюевские слова о том, что литература Древней Руси «осолила» его «до преисподних глубин духа и песни». Сам поэт поставил здесь на первое место «дух» (в значении – «мироотношение», «мироощущение», «мировоззрение»). «Песня» же (творчество), по сути, произрастает из «духа» (мировоззрения), и именно в их органической взаимосвязи – причина цельности зрелых произведений Клюева, истоки которых лежат непосредственно в древнерусской культуре. Вот почему Клюеву, как никому другому из писателей XX века, удалось живо воплотить в своих сочинениях многовековые традиции литературы Древней Руси.
Благодаря внутреннему единству клюевского стиля оказалось возможным не только провести весь предшествующий анализ, но и определить в итоге стилевой критерий атрибуции: прозаический текст заслуживает быть атрибутированным Клюеву в случае, если в этом тексте можно выделить совокупность типических примет клюевского стиля, особенно таких, как: 1) орнаментальность, издаваемая путем сочетания амплификации, синтаксического параллелизма, анафор и т. п.; 2) тенденция к абстрагированию изображаемого, сопряженная со стилистической бинарностью в различных ее проявлениях (в частности, с наличием двучленов-определений и дублетов-существительных); 3) «эмоциональные диссонансы» в отдельных смысловых комплексах текста.
– языкового. Найти его в общем виде удалось лишь после составления и анализа уже упомянутых выше частотных словарей (см. Приложение). Языковой критерий атрибуции можно сформулировать так: прозаический текст заслуживает быть атрибутированным Клюеву в случае, если его лексика и лексика текстов, бесспорно созданных поэтом, однородны. Под однородностью здесь понимается сочетание заметного перекрывания лексики атрибутируемого текста (в целом) с лексикой Клюева[32] и наличия в этом тексте клюевских лексем из всех частотных зон его лексикона – т. е. от наиболее часто встречающихся слов до самых редкоупотребляемых. (Разумеется, при этом полные совокупности таких лексем из двух (или более) разных текстов могут иногда довольно сильно отличаться одна от другой по своему элементному составу – скажем, в зависимости от темы текста). Выработанные на основе методологически объективного анализа стиля и языка Клюева, эти критерии взаимно дополняют друг друга. Ими мы и руководствовались, рассматривая анонимные (псевдонимные) прозаические сочинения, помещенные в уездной вытегорской газете. Оказалось, что некоторые из таких статей, заметок, рецензий и т. п. удовлетворяют обоим критериям одновременно, и потому можно уверенно говорить об их принадлежности Клюеву.
Внимательно читая публикуемые ниже тексты, можно без труда обнаружить в каждом из них характерные приметы клюевского стиля (например, анафоры, многочисленные определения-двучлены, дублеты-существительные и т. д. и т. п.). С помощью материалов к частотному словарю языка Клюева (см. Приложение) можно убедиться также и в явной языковой близости сочинений, атрибутируемых здесь поэту, к сочинениям, бесспорно ему принадлежащим. Думается, эти обстоятельства позволяют оставить за пределами статьи конкретные детали нашего атрибуционного анализа – ведь они вполне могут быть восстановлены читателем самостоятельно.
В то же время методология атрибуции требует обязательного разрешения следующего вопроса, связанного с атетезой – могла ли в сочинениях других авторов «Звезды Вытегры» иметь место стилистическая мимикрия,[33] обязанная своим происхождением клюевскому стилю? Ответ на этот вопрос оказывается отрицательным. В самом деле, среди тогдашних сотрудников газеты не было не только ни одного писателя ранга Клюева, но и вообще ни одного профессионального литератора либо журналиста, так что их зачастую более чем скромные стилистические возможности были просто несоизмеримы с цельной и самобытной стилевой системой поэта. Это положение легко проиллюстрировать на примере сочинений самого активного (и далеко не бесталанного) автора «Звезды Вытегры» – ее главного редактора с марта 1919-го по май 1921 года Александра Васильевича Богданова (1898-1925).
Юный выпускник училища судовых механиков в Петрозаводске, ставший штатным газетным работником после революции, Богданов в одной из статей самокритично и очень точно назвал себя «самоделишным публицистом».[34] Как и всякий начинающий, в своих сочинениях он не избежал прямого подражания, вольно либо невольно используя в них те или иные стилистические приемы и лексику любимых им авторов.[35] Среди последних был и Клюев, чья личность и творчество произвели на Богданова очень большое впечатление.[36] Однако стилевое влияние поэта на писания молодого автора свелось лишь к заимствованию Богдановым отдельных разрозненных примет клюевского стиля (в частности, употребления определения-двучлена), эклектически соседствующих в его текстах со стилевыми элементами, чуждыми Клюеву.[37] Применив к сочинениям Богданова (подписанным как его собственной фамилией, так и псевдонимами)[38] стилевой и языковой критерии атрибуции, выработанные на базе клюевских текстов, мы убедились, что ни одно из почти двухсот рассмотренных нами сочинений редактора «Звезды Вытегры» этим критериям не удовлетворяет, и, следовательно, Богданов «под Клюева» не писал.[39] Тем более этого не могли делать – даже при всемерном своем желании – другие авторы уездной газеты (А. М.. Никонов, Д. Г. Гершанович и т. д.).
Таким образом, отсутствие стилистической мимикрии «под Клюева» в материалах, написанных его коллегами по сотрудничеству в «Звезде Вытегры» («Трудовом слове»), также подкрепляет вывод о том, что автором выявленных нами произведений, отвечающих помянутым атрибуционным критериям, является Клюев.
статья «Красные орлы»[40] в честь участников 1-го Вытегорского добровольческого отряда коммунистов города и уезда, отправлявшегося на фронт, и статья памяти заместителя председателя уездного комитета РКП (б) В. А. Грошникова, павшего в бою « дело революции («Скоро будет радость»).[41]
Во вторую группу входят материалы, объединенные общей темой «искусство и революция». Это реплика «Музей в опасности»,[42] заметки о поэтах (Есенине, Ширяевце, Кириллове и Клюеве), предваряющие публикации их стихотворений на страницах газеты,[43] и выступление на уездном съезде учителей.[44] Заметки о Ширяевце и Кириллове содержат некоторые детали их биографий, знать которые в Вытегре мог только Клюев, находившийся с этими поэтами в дружеских отношениях.[45] Этот внетекстовый фактор, безусловно имеющий атрибуционное значение, является дополнительным аргументом в пользу того, что заметки о поэтах написаны Клюевым. Что касается «Слова о ценностях народного искусства», то, хотя Клюев действительно выступал с ним перед учители 14 января 1920 года, газета поместила (спустя полмесяца) не само выступление а его изложение, ибо печатный текст завершался фразой: «Так говорил родиной поэт наш проникновенно – вещий Клюев». Поэтому «Слово» было подвергнут стилистически-языковому анализу наравне с остальными представленными здесь сочинениями. В результате оказалось, что этот текст также полностью удовлетворяет вышеупомянутым атрибуционным критериям.
Третью группу образуют отзывы о спектаклях, шедших на вытегорской сцене в 1921 году, и другие материалы, так или иначе представляющие Клюева как театрального рецензента (о работе поэта в этом жанре до сих пор не было известно).[46] Первым здесь публикуется отклик на спектакль «Девушка с фиалками»,[47] – единственное из публикуемых здесь произведений, для которого оказалась возможной документальная атрибуция Клюеву. Помимо прозрачного псевдонима сохранился черновой автограф этого отзыва[48] – прямое доказательство авторства поэта. Затем идут: рецензия «…"Казнь". Пьеса Ге»,[49] заметка «Питерские просветители и утешители. (Концерт агиттруппы Водотранспорта)» и рецензия «"Обыватели". Комедия В. Рышкова. Спектакль 21 июля», напечатанные одновременно,[50] отзыв о спектакле «Всех скорбящих. Воскресенье, 28 августа»[51] и, наконец, заметки «Юбилей Н. В. Извольского» и «Концерт в Пролетклубе».[52]
Отметим следующий косвенный внетекстовой фактор: за исключением отзыва о спектакле «Казнь», все остальные публикуемые в этом разделе рецензии и заметки появились в печати, когда А. В. Богданов, бывший не только редактором, но и основным театральным рецензентом уездной газеты, находился » отъезде (его не было в Вытегре с начала июня по начало октября 1921 года).[53]
Очевидные опечатки в текстах исправлены без оговорок; авторская пунктуация практически сохранена.
I
Слетелись красные орлы. Дружной стаей на огненный зов солнца мчатся они оборонять свое родное гнездо – Коммуну.
Слышат черные пропасти буйный, битвенный клекот, свист бесстрашных, могучих крыльев, и содрогаются они, скликают волчьим воем свою окаянную рать для последнего, судного боя.
Сыны солнца – орлы, и кровожадное волчье стадо – вот два непримиримых лагеря, на которые раскололась сейчас вселенная.
Кто победит?
Другой – кромешный, как ад, окутан черной, клубящейся тучей, и волчий замогильный вой, смешанный с трупным гнойным ветром, виснет и кружится над этим проклятым становищем...
Слетелись красные орлы.
Дети солнца. Наши желанные, кровные братья.
Отборный, бесценный жемчуг родимой земли.
Коммунары уходят на фронт.
Обнажайте головы!
Опалите хоть раз в жизни слезой восторга и гордости за Россию свои холопские зенки, вы – клеветники и шипуны на великую русскую революцию, на солнечное народное сердце!
Дети весенней грозы, наши прекрасные братья вступили в красный, смертный поединок.
Вселенная нарядилась в свои венчальные одежды.
Мы кланяемся им до праха дорожного и целуем родную, голгофскую землю там, где ступила нога коммунара.
Радуйтесь, братья, – земля прощена! Радуйтесь славе всемирной, радуйтесь трепету ясных знамен!
Смертию смерть победим!
На Нарвском фронте 24 ноября убит тов. председателя Вытегорского Уездного Комитета Р. К. П.
Василий Александрович Грошников
Скоро будет радость – какие безумные слова в наши жуткие дни! Кругом такая бурная ночь, так все сердца утратили всякую опору, утеряли все пути, и носится жизнь в каком-то небывалом зловещем вихре, под которым как будто гибнет все лучшее, что было добыто в течение долгих веков. Во всем мире слышен треск разрушающейся жизни. И сердце спрашивает себя: «Не задавили ли обломки самую жизнь, "семя" жизни, которое, может быть, не пробьется наружу новыми сильными всходами?»
Но радость стоит у порога. Такая солнечная, несказанная, что душа почти не в силах ей верить.
– коммунистов – не может быть иного знамения, кроме цены пролитой братской крови.
Крови искупительной, крови неприступной, крови неприкосновенной.
И вот еще кровь – молодая, неподкупная, огненная.
На Нарвском фронте убит товарищ Василий Александрович Грошников. В красном кругу Вытегорской коммуны разбито лучшее, алмазное звено.
Брат наш любимый опочил навеки.
– залог грядущей красной радости. Коммунисты, будьте достойны огненной чаши!
Воистину победим! Воскреснем!
II
Музей в опасности
Каждому мало-мальски грамотному человеку стыдно за животное в «галифе», которое, наевшись желудей (досыта, до отвала) с золотого дуба Коммуны, продравши глаза, начинает подрывать у дуба-кормильца его червонные корни.
Искусство – это корни жизни, та драгоценная капля, в которой отражается Красное Солнце истории, сердце родного народа. К ужасу и возмущению, мы узнаем, что какие-то развязные молодые люди устроили меблирашки в нежном, овеянном поэзией 18-го века доме купцов Маниных,[56] предназначенном стать музеем, тихим пристанищем всего, что было прекрасного в былой России, всего, в чем запечатлены пути народного духа.
Это должны зарубить себе на носу не по разуму усердные в революции молодые люди.[57]
Поэты Великой Русской революции
Сергей Есенин
Поэт – юноша. Вошел в русскую литературу, как равный великим художникам слова. Лучшие соки отдала Рязанская земля, чтобы родить певущий лик Есенина.
Слава русскому народу, душа которого не перестает источать чудеса даже средь великих бедствий, праведных ран и потерь!
Александр Ширяевец
Сын каменщика с Нижнего Поволжья.[58] Два-три года как стал известен своими нехитрыми песнями, звонко сложенными, затаившими в себе нечто от красных песельников Степана Разина, удалых разгулий великой русской реки.
Владимир Кириллов
<ернии>, нужды ради отданный в ученье в подвал к сапожнику, 17 лет от роду сосланный «за политику» в Вологодские края.
Истинный и единственный в настоящее время выразитель городской рабочей жизни. Поэт бедных людей, их крестного пути в светлую страну социализма.
Николай Клюев
Ясновидящий народный поэт, приковавший к себе изумленное внимание всех своих великих современников.
Сын Олонецких лесов, потрясший словесным громом русскую литературу. Рабоче-крестьянская власть не преминула почтить Красного баяна, издав его писания наряду с бессмертными творениями Льва Толстого, Гоголя и т. п.
Думают, подозревают ли олончане о той великой, носящей в себе элементы вечности, культуре, среди которой живут? Знают ли, что наш своеобразный бытовой орнамент: все эти коньки на крышах, голуби на крыльцах домов, петухи на ставнях окон – символы, простые, но изначально глубокие, понимания олонецким мужиком мироздания?
Чует ли учительство, по самому положению своему являющееся разъяснителем ценностей, чувствует ли оно во всей окружающей, подчас ничего не говорящей непосвященному, обстановке великие непреходящие ценности искусства?
Искусство, подлинное искусство, во всем: и в своеобразном узоре наших изб («На кровле конек есть знак молчаливый, по путь так далек»),[59] и в архитектуре древних часовен, чей луковичный стиль говорит о горении человеческих душ, подымающихся в вечном искании правды к небу.
Как жалки и бессодержательны все ваши спектакли-танцульки перед испокон идущей в народе «внешкольной работой», великим всенародным, наиболее богатым эмоциями, коллективным театральным действом, где каждый зритель – актер, действом «почитания мощей».[60]
Надо только понять его. Надо уметь в образах неизвестных забытых мастеров найти проблему бытия, потайный их смысл, надо уметь оценить точность и старательность работы художника.
Надо быть повнимательней ко всем этим ценностям, и тогда станет ясным, что в Советской Руси, где правда должна стать фактом жизни, должны признать великое значение культуры, порожденное тягой к небу, отвращением к лжи и мещанству, должны признать ее связь, с культурой Советов.
Учительство должно оценить этот источник внутреннего света по достоинству, научить пользоваться им подрастающее поколение, чтоб спасти деревню от грозящей ей волны карточной вакханалии, фабрично-заводской забубенности и хулиганства...
Здесь вокруг нас на каждом шагу спутниками нашей жизни являются великие облагораживающие душу ценности.
III
Среда, 3-го <августа>
Фиалки цветут недолго – от первой; проталинки до первого жаворонка.
Как они живут и гибнут, знают лишь, апрельские звезды.
Фиалки – души человеческие, распускаются только в лиловые зори апреля.
– уже не их пора.
Непомерный труд выразить поэзию фиалок на глухой, полутемной сцене пропащего городишка. Но любящие преодолевают глухоту и тьму.
Вечер в среду пахнул на нас фиалковым холодком подлинного актерства, доказал, как тоскуют по чуду, по красоте лицедеи «Нашего театра».
Из пошлой, купеческой «небели», из табачных занавесей, некогда реквизнутых для нужд театра от местных лабазников, Годунов,[62] при радении, создал мираж уюта, характерную картину жилища тонкой, одухотворенной артистки, чем (так! – С. С) и была в этот вечер Самсонова.[63]
Еще недавно какой-то малый брякнул, что Годунов и Самсонова – пара, что они не перешагнут чиновника Рышкова.[64] От большой образованности чего к языку не льнет.
«Девушке с фиалками».[66]
В гнойном вытегорском житии что найдешь лучше!
Милые наши актеры, порадуйте нас и в будущем, чтоб не завоняли мы вовсе, копошась в теплой жиже обыденности под крылышком нашей разлюбезной Вытегры.
Ах, фиалки, фиалки! Осыпать бы вами Самсонову в сцене объяснения с Годуновым (I акт), поднести бы вас, серебристых от лесной росы, Пановской, сочному Извольскому!
Но теперь уже август. Август в Советской России, и голодная осень глядит через прясло.
«Казнь». Пьеса Ге
Из ржавого гвоздя не сваришь киселя.
Но вчера мы видели чудо: из старого, выгнутого временем, расплющенного пролетарским молотом гвоздя – пьесы Ге «Казнь»[67] был сварен нашей комедийной артелью расчудеснейший кисель.
Был ли он ядрен, народен – это когда-нибудь и в другом месте, а все-таки в тараканьем вытегорском житьишке Осоргина[68] и Годунов радость большая.
Наши обывательские, подвздошные и нутряные чирьи пластырем-радостью и лечить.
Годунову же писаная ложка к киселю – игре сладкой и упоительной.
Есть в Осоргиной дрожжи – большое понимание себя и подмостков.
Есть в Годунове яркость, налива какая-то разноцветная, что-то от русской ярмарки, хорошо обтесанное долгой выучкой, перетертое терками личной душевной муки, актерским крестоношением.
Тараканы разных мастей, до пуги[69] набившие в вечер «Казни» вытегорский потешный терем, долго не забудут пурпурового гишпанца – Годунова, того, как он целовал письмо старушки-матери и говорил о родном далеком домике, увитом пиренейским виноградом (это весьма трудно выразить публично); Осоргину – ее волчьего, стальным холодом пронзающего душу рыдания.[70]
Питерские просветители и утешители
(Концерт агиттруппы Водотранспорта)
Приблизительно с полудня 20 июля среди наших театральных завсегдатаев-тараканов началось необычное волнение. Прибыла агиттруппа петроградских государственных артистов... Очередной спектакль в театре отменен... Повалили посмотреть и поучиться, а в результате недоуменно развели руками, да так и порешили, по выступавшие гости просто-напросто... расклеивали в Питере театральные афиши.
Вытегоров на мякине не проведешь. Они по достоинству оценили эту «труппу братьев Зайцевых»,[71] нагло совавших в нос публики свои питерские родословцы.
выдавшим поверхностное знакомство оратора с сущностью темы.
Приходится дивиться, что в момент разрухи транспорта, в момент великого бедствия в Поволжье, кто-то и где-то находит лишние пароходы, на которые сажают людей, без сомнения, больше занятых заботами о легком жирном пайке, чем о действительном просвещении темной народной массы.
«Обыватели». Комедия В. Рышкова
Спектакль 21 июля
Рышков – писатель вовсе не рыжий, не попка с орешком, и пьеса его «Обыватели»[72] – орех, и по нынешним временам каленый.
манишка – идол, знамя всесветного мещанства, такого тепленького, с женой – своей посудиной, с дипломом докторским на право отращивать себе брюшко и на почетное место в кладбищенской ограде с казенной надписью: «Здесь покоится тело раба божия титулярного советника Моппы Мопповича Вонючкииа».[73]
Нужно бы скорлупу с рышковского ореха очищать с треском, помазать вытегоров по усам соком обывательщины: нате, мол, поглядите и восчувствуйте, не будьте Вонючкиными в сюртуках и визитках.
Ничего подобного в комедийстве наших актеров, как мы ни таращили зенков, не усмотрели.
Запомнили розвалень-диван в квартире столичного доктора (пусть режиссеру икнется) больше тех, кто на нем сидел; телефон на столе[74] – больше, чем Чарскую, актрису по случайности; стулья и столы на первом плане сцены, отчего актеры кажутся без ног, двигаясь за ними; ненужного мертвяка Николаева[75] с басом, как лошадиный овод, и с руками-безменом. И ведь дал же бог развязности людям с таким золотом лезть на сцену, учить народ пониманию красоты!
Самсонова и Годунов – пара; далеко не уйдут, не перешагнут по таланту Рышкова.[76] За большое возьмутся – поблекнут, как листья осенние, листья печальные,[77] и особливо если обзабудутся, что театр ныне мужицкий, а не обывательский.
«Всех скорбящих»[78]
Воскресенье, 28 августа
Если бы плясало морское солнце в окне домика пастора, если бы веяло крыльями чаек за его стенами, если бы дверь в церковь была бы одета «страшной святостью веков»,[79] хотя бы намеком на поэзию, если бы Годунов не был так вял и тяжел в движениях (ему, вероятно, неизвестно, что вялость и тяжесть у безбрачных католических священников считается дурным признаком), если бы Самсонова в данном случае поучилась у юного Кранерта[80] играть на полутенях, разламывая и срывая самые сильные слова с высоких нот на бархатный шелест сердца, на хрустальный колокольчик, что должен звенеть под ложечкой у каждого истинного актера, – спектакль «Всех скорбящих» был бы поразителен по новизне, по содержательности, по самой ударной гамме.
Юный Кранерт. Всякий в его роли выскочил бы на сцену «унтером с крейсера "Рюрик"»,[81] но один матросский воротник поверх обветренной кожаной чуйки родил чувство рыбачьей тресковой шхуны.
В этом высокохудожественном мотиве, в придачу к юношеской шкиперской бородке, было больше поэзии и таланта, чел в целых картинах пьесы.
«Всех скорбящих» – пьеса, нужная в наши злые дни, она полна чистых слов и прекрасных устремлений.
Юбилей Н. В. Извольского
В пятницу 16 сентября в нашем театре состоится спектакль по случаю исполнившегося 35-летия непрерывной сценической деятельности актера и режиссера Николая Васильевича Извольского. Свою сценическую деятельность, после окончания Московского театрального училища, Н. В. начал под режиссерством известного А. А. Яблочкина, в антрепризе М. В. Лентовского.[83] Работа в качестве актера его не удовлетворила; он мечтал о серьезной самостоятельной режиссерской работе, и вот в 1891 г. Н. В. направляется в Вену в академию искусств и там под руководством проф. Келлера (известного трагика и режиссера)[84] заканчивает свое художественное образование. Н. В. работал и в столицах, работал и в провинции. Он исколесил всю матушку Россию вдоль и поперек, не исключая Кавказа, Сибири, Дальнего Востока (между прочим, он первый привез труппу и остров Сахалин).[85]
Немало было сделано Н. В. за этот долгий срок для русского театра; немало актеров под его режиссерством стало украшением русской сцены.
«Ревизор», в которой он выступит в роли городничего.
Многотруден актерский путь Н. В. Но мы, вытегоры, изумлены непреходящей молодостью этого оборотня сцены. Важный генерал или работник из «Власти тьмы» – Извольский сочен и мальчишески свеж нутром.
Будьте здоровы, искренно почитаемый Н. В.! Капля вашей крови горит багряным рубином в сокровищнице русского искусства, сугубо страдного и святого в наши крестные, но и прекрасные дни.
Концерт в Пролетклубе
Свежие люди, люди из гущи обыденности, всей душой рвущиеся к свету, красоте. Неловкое положение, неумелая, робкая речь, но за всем этим бьет буйным ключом молодость – вот ют новый, оригинальный концерт. Была прекрасная музыка, ослепительный танец юного Ивана Черняева,[86] в каждом движении которого столько пока неосознанных вкуса, силы и влюбленности. Мы искренне любовались этой нежданной, пламенной Турцией, силой несомненного таланта перенесенной в нашу серую, дождливую Вытегру. Работайте, товарищи, не унывайте. Пострадайте за искусство, и оно сторицей воздаст вам!
МАТЕРИАЛЫ К ЧАСТОТНОМУ СЛОВАРЮ ЯЗЫКА КЛЮЕВА
Мы составили частотные словари лексем: а) существительных и имен собственных и б) прилагательных и причастий – по сочинениям Клюева интересующего нас периода (1917-1921 годы). Для обработки были взяты лишь те тексты поэта, датировка которых этими годами не подлежит сомнению. Это 39 стихотворений из раздела «Красный рык» книги: Клюев Н. Песнослов, кн. 2 Пг., ЛИТО НКП, 1919; 51 стихотворение из кн.: Клюев Н. Львиный хлеб. М., 1922;
25 стихотворений, опубликованных в периодической печати того времени либо сохранившихся в архивах;[87] 12 статей 1919 года, а также «присловье» к кн.: Клюев Н. Медный Кит. Пг., 1918 (на обложке– 1919.) и посвящение в кн.: Клюев Н. Неувядаемый цвет. Вытегра, 1920. Общая длина текста составила около 26 600 словоупотреблений (из них около 15300 в стихах и около 11300 в прозе). В словарь прилагательных и причастий включались только те причастия, которые не сводятся к инфинитиву (по принципу, указанному в кн.: Частотный словарь русского языка. М., 1977, с. 17). Сравнительные и превосходные степени и краткие формы прилагательных возводились к полной форме; учитывались также субстантивированные прилагательные. Отмеченные Клюевым цитаты из других авторов, встретившиеся в прозе, в обработку не включались.
Ниже приведены списки первых (по частоте употребления) ста существительных (и имен собственных) и ста прилагательных (и причастий) в произведениях Клюева 1917-1921 годов. Цифра в скобках после слова (или группы слов) означает абсолютную частоту употребления этого отдельного слова (либо каждого слова из группы).
(35); люди, человек (по 34); мать, раны (только мн. ч.) (33); изба (32); бог, лик (31); год (30); день, красота, слеза (29); сад (28); цвет, церковь (26); дух, свет (25); глаз, искусство, коммуна, небо, рука (24); гора, товарищ (23); икона, огонь, строка, час (22); ветер, голова, заря, звезда, океан, тайна (21); время, книга, поэт, судьба (20); дитя, крест, поле (19); ад, перо, сказка (18); гвоздь, город, Ленин, лицо, орел, пламя, рай, революция (17); бой, век, вода, господь, губа, дума, знамя, кит, молот, путь, хлеб (16); гроб, конец, корабль, крылья (только мн. ч.), луна, любовь, мощи (только мн. ч)., очи (только мн. ч.), река, сын, Христос, царь (15); воздух, враг, грудь, дед, дом, коврига, место, море, мужик, птица, сон, страна (14).
Прилагательные и причастия: красный (91); русский (63); великий (49); народный (42); огненный (39); черный (32); железный (29); белый, родной (28); золотой, мужицкий (24); злой (22); кровавый, олонецкий, родимый (20); всемирный (19); алый, небесный (18); божий, смертный, человеческий (17); багряный, глухой, живой, лесной, новый, светлый, сладкий, солнечный (16); древний, малый, святой, старый, ярый (15); звездный, малиновый (14); голубой, избяной, словесный (13); зеленый, узорный (12); земной. молодой, пламенный (11); громовый, львиный, пылающий, седой, серый, смертельный, тресковый, царский, яростный (10): вечный, горящий, духовный, крестный. крылатый, медвежий, нетленный, певучий, песенный, последний, проклятый, пустынный, ржаной, сермяжный, татарский, теплый, церковный, чистый (9); алмазный, живоносный, запечный, индийский, каменный, мамин, мертвый, морской, потайный, праведный, священный, сердечный, соловецкий, стихотворный. хвойный (8); арабский, бумажный, всенародный, вещий, геенский, городской, дикий, карельский, книжный, колыбельный, маковый, огневой, орлиный, разный» (7).
Примечания:
1 С мая 1920 года по июнь 1924 года газета называлась «Трудовое слово».
2 Грунтов А. К. Материалы к биографии Н. А. Клюева. – Русская литература, 1973, №1, с. 118-126. Мои встречи и беседы с А. К. Грунтовым (1899-1984) в последние годы его жизни явились важнейшим стимулом к выполнению настоящей работы. Посвящаю ее светлой памяти ушедшего.
«Ежемесячного журнала» В. С. Миролюбову (ИР ЛИ, ф. 185. оп. 1, ед. хр. 617) и рукописями стихов поэта (там же, ед. хр. 1403) с привлечением данных из книги регистрации рукописей, поступивших в журнал (там же, ед. хр. 1339). Письма Клюева к В. С. Миролюбову и издателю М. В. Аверьянову (там же, ф. 428, оп. 1, ед. хр. 49) свидетельствуют также, что поэт жил в Вытегорском уезде с лета 1917 года, по крайней мере, до конца февраля 1918 года.
4 Грунтов А. К. Указ соч., с. 122.
5 Поэт Клюев – большевик. – Известия Олонецкого губернского исполнительного комитета Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, 1918, 10 мая (27 апр. ст. ст.), №77 (136), с. 3.
6 Там же, 2 авг. (20 июля ст. ст.), №145 (204), с. 4, в рубрике «По губернии».
7 Письмо Клюева к М. В. Аверьянову, отравленное 16 августа 1918 года )ИРЛИ, ф. 428, оп. 1, ед. хр. 49).
– Известия Олонецкого губернского исполнительного комитета Советов крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов, 1918, 4 дек., №243, с. 3.
9 Ступин Г. М. Вдобавок еще несколько слов о поэте Н. А. Клюеве (1979). – Фонды Вытегорского районного краеведческого музея (далее: РКМ). Приношу искреннюю благодарность директору музея Т. П. Макаровой, заведующей, отделом фондов М. П. Дмитриевой и всем сотрудникам музея за большую помощь в работе.
10 См.: Базанов В. Г. Судьба одного мифа. – Вопросы литературы, 1978, №2, с. 231.
11 Практически полные (без одного номера) комплекты газеты за 1920-й и 1921 годы сохранились только в фондах, Вытегорского РКМ. Наша работа со «Звездой Вытегры» 1919 года велась в двух местах: Вытегорском РКМ и ЦГАОР, ибо единого полного комплекта газеты за этот год нет ни в одном из библиотечных или архивных хранилищ страны.
12 Клюев Н. Красный набат. – Звезда Вытегры, 1919, 4 июня, №25, с. 3.
– ТОДРЛ, т. XXV, 1970, с. 73-80.
14 О стилистической симметрии как явлении поэтики см.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979, с. 169-175. Амплификация, основой которой является стилистическая симметрия, описана в работе: Антонова М. Ф. Некоторые особенности стиля «Жития Стефана Пермского». – ТОДРЛ, т. XXXIV, 1979, с. 127-133.
15 Например: «... да устремятся ветры, лучи, горы и орлы в сердце твое, в кровь твою и в кости твои – о, русский народ!» (Клюев Н. Огненная Грамота. – Звезда Вытегры, 1919, 7 сент., №62, с. 3).
16 Сазонова Л. И. Принцип ритмической организации в произведениях торжественного красноречия старшей поры («Слово о законе и благодати» Илариона, «Похвала св. Симеону и св. Савве» Доментиана). – ТОДРЛ, т. XXVIII, 1974, с. 46.
17 ИМЛИ, ф. 173, оп. 1, ед. хр. 10, л. 1.
19 Другим мощным источником, питавшим творчество поэта, без сомнения, являлся русский фольклор. Однако фольклоризм Клюева – это особая большая тема, требующая специальных исследований; здесь касаться ее мы не будем.
20 Лихачев Д. С. Указ. соч., с. 103.
21 Там же, с. 111, 102, 127. Д. С. Лихачев посвятил поэтике художественного обобщения специальный раздел цитируемой здесь книги (с. 80-160), выводы которого послужили основой данного рассмотрения.
22 Те сочинения Клюева (или те их разделы), которые целиком ориентированы стилистически на фольклорный сказ, здесь не рассматриваются, ибо требуют отдельного анализа.
24 Подсчет выполнен на основе составленного нами частотного словаря прилагательных и причастий, употребленных Клюевым в сочинениях 1917-1921 годов (см. Приложение).
25 Клюев Н. Песнослов. Ковчежец вторый. [1917]. – ИРЛИ, ф. 428, оп. 1, ед. хр. 136, л. 53, 64 и др. Рукопись датируется по письмам Клюева к М. В. Аверьянову (там же, ед. хр. 49).
26 Подсчитано с помощью частотного словаря существительных и имен собственных, употребленных в этих произведениях (см. Приложение).
27 См.: Базанов В. Г. «Гремел мой прадед Аввакум!» (Аввакум. Клюев. Блок).– В кн.: Культурное наследие Древней Руси. (Истоки. Становление. Традиции). М., 1976, с. 334-348.
– В кн.: Виноградов В. В. Избр. труды. О языке художественной прозы. М., 1980, с. 16.
29 См. в «Красном набате»: «Проклятие, проклятие вечное этой прожорливой смрадной саранче, попирающей ногами кровь мучеников и насмешливо помавающей своим поганым рылом искупительному кресту, на котором распинается ныне красная Россия».
30 Виноградов В. В. Указ. соч., с. 16.
31 Иногда так и происходило. См., например, статью Клюева «Газета из ада, пляска Иродиадина» («Звезда Вытегры», 1919, 15 июня, №29, с. 2-3).
32 Скорее всего, подобное лексическое перекрывание можно квалифицировать как «заметное», если доля словоупотреблений однотипных авторских лексем, индицируемых в атрибутируемом тексте, составляет в нем не менее 60-70% от общего числа словоупотреблений аналогичных лексем. Во всяком случае, для всех текстов, атрибутируемых Клюеву, это положение соблюдается.
34 Вытегорская коммуна, 1919, 5 марта, №17, с. 3 («Вытегорская коммуна» – название уездной вытегорской газеты в марте 1919 года).
35 Богданов нередко упоминал их. Это Ибсен, Гамсун, Леонид Андреев, Достоевский, русские символисты и др.
36 См. об этом: Богданов А. 1) Вечер памяти Маркса. – Известия Олонецкого губернского исполнительного комитета Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, 1918, 25 мая (12 мая ст. ст.), №89 (148), с. 4; 2) Пророк нечаянной радости. (Творчество И. Клюева). – Там же, 1918, 26 мая (13 мая ст. ст.), №90 (149), с. 3; 3) Петрозаводск, 31 октября. – Там же, 1918, 31 окт., №217, с. 2, и др.
37 См., например: Богданов А. Голодные души. – Звезда Вытегры, 1919, 31 авг., №59.
«Хмурый», «Семен Вечерний», «Анна Южная» и др. Принадлежность их Богданову раскрыта в воспоминаниях его сестры А. В. Богдановой (в записи М. П. Дмитриевой). – Фонды Вытегорского РКМ.
39 Скорее всего, он отталкивался от клюевского стиля сознательно; так, к 1922 году он ощущал стиль своих писаний как «футуристический» (письмо к П. Плюснину. – Архив Карельского филиала АН СССР, ф. 18, он. 1, ед. хр. 11. Цит. по фотокопии, хранящейся в фондах Вытегорского РКМ).
40 Звезда Вытегры, 1919, 28 мая, №23, с. 1; без подписи.
41 Там же, 18 дек., №106, с. 1; статья помещена в траурной рамке (без подписи).
42 Там же, 15 июня, №29, с. 4; без подписи.
«шапку» – «Поэты Великой Русской Революции.
44 Там же, 1920, 29 янв., №12 (123), с. 2-3. Заголовок: «Слово Клюева о ценностях народного искусства».
45 Ср.: «Спасибо Клюеву за хорошее мнение обо мне. Мы с ним переписываемся, и его советы настоящий клад для меня» (из письма А. Ширяевца к В. С. Миролюбову от 19 сентября 1914 г. – ИРЛИ, ф. 185, он. 1, ед. хр. 1265, л. 12 об.); «В это время (в 1918 году, – С. С.) произошло мое знакомство с поэтом Н. Клюевым, горячие споры и стихи Клюева, посвященные мне» (Кириллов В. Автобиография. – В кн.: Пролетарские поэты первых лет Советской эпохи. Л, 1959, с. 522. (Библиотека поэта, большая серия)).
46 Выражаю свою искреннюю признательность Т. М. Ельницкой, без советов которой было бы невозможно осуществить реальный комментарий к этой группе текстов.
47 Трудовое слово, 1921, 6 авг., №85, рубрика «Наш театр», под псевдонимом «Веюлк». Заголовок «Среда, 3-го июля» – очевидная опечатка (вместо «июля» нужно «августа»).
«[очерк], без конца». На самом деле автограф рецензии (с названием рубрики «Наш театр» как заголовком) сохранился полностью.
49 Трудовое слово, 1921, 14 апр., №40; без подписи.
50 Там же, 23 июля, №80; без подписи.
51 Там же, 1 сент., №95; под псевдонимом «Неграмотный».
52 Там же, 15 сент., №101; без подписи.
54 Матф., 12, 39, с перестановкой слов (в исходном тексте: «... ищет знамения»).
55 Матф., 27, 25. Употребление скрытых цитат из писания также унаследовано Клюевым от его древнерусских предшественников (ср.: Лихачев Д. С. Указ. соч., с. 106).
56 Бывший дом купца М. Т. Манина (современный адрес: Вытегра, пр. Ленина, 56) является памятником архитектуры первой трети XIX века. См. его внешний вид и архитектурную характеристику в кн.: Рыбаков А. Устюжна. Череповец. Вытегра. (Архитектурно-художественные памятники). Л., 1981, с. 162-163, 165. По словам А. А. Рыбакова, этот дом «до сих пор является украшением главной улицы Вытегры» (с. 165).
57 Вытегорский уездный отдел по народному образованию принял 13 ноябри 1918 года постановление об организации в Вытегре естественно-исторического музея (ЦГА Карельской АССР, ф. 28, он. 1, ед. хр. 22/170, л. 88, п. 65). Очевидно, реплика Клюева появилась в печати, когда решался вопрос, какое же помещение отдать музею. Старожил Вытегры Н. Д. Перуанская вспоминает: «С 1918 г. музей местной фауны некоторое время был при реальном училище. Но... решили музей отделить от корпусов училища и его поместили по проспекту Ленина (д. №56) (т. е. в бывшем доме Манина, – С. С.)» (Перуанская Н. Д. Справка о деятельности реального училища и о создании музея в г. Вытегре (1972). – Фонды Вытегорского РКМ). Судя по этому сообщению, здесь свою роль сыграла и настоящая заметка Клюева.
«Я родился в 1887 г. в с. Ширяеве-Буераке, Симбирской губернии – одном из живописнейших мест на Волге... В 1897 г. ... отец открыл свое маленькое дело – торговлю камнем» (Ширяевец А. Автобиография. – ИМЛИ, ф. 29, оп. 2, ед. хр. 1, л. 1). Село Ширяево (ныне Куйбышевской обл.) находится в Среднем Поволжье.
59 Цитата из стихотворения Клюева (Есть горькая супесь, глухой чернозем...» с заменой слова «наш» на слово так».
60 Имеется в виду известный церковный праздник перенесения мощей (см., например: Старообрядческий церковный календарь на 1960 год. М., с. 5, 10, 17, 21 и др.).
61 Восстановлено по автографу. В печатном тексте – «здоровьем».
62 Годунов (настоящая фамилия – Лошаков) Иван Яковлевич (1881? – 1935 или 1936) – актер и режиссер. Сценическую деятельность начал в 1907 году в Театре В. Ф. Комиссаржевской на Офицерской под руководством В. Э. Мейерхольда (письмо И. Я. Годунова к В. Э. Мейерхольду. – ЦГАЛИ, ф. 998, оп. 1, ед.. хр. 1393). Позднее играл на провинциальных сценах. В вытегорской труппе был не только актером, но и главным режиссером («Трудовое слово», 1921, 7 июня, №61, с. 2). Предположительные сведения о датах его жизни сообщены А. П. Розиной (Одесса). Псевдонимы Годунова и других актеров труппы раскрыты по картотеке Русского Театрального Общества (далее сокращенно: картотека РТО), хранящейся в Научной библиотеке ВТО (Москва).
– Дрыжакова, в замужестве Кранерт) Евгения Леонидовна (1881-1943?) – известная провинциальная актриса. Играла на сценах городов Гродно, Орла, Киева, Красноярска, Новгорода, Воронежа, Вологды и др. (картотека РТО). Театральные рецензенты тех лет в целом одобрительно отзывались о ее игре (см., например: Малюченко Г. С. Театральный Воронеж (1914-1917). Воспоминания. – ЦГАЛИ, ф. 1337, оп. 4, ед. хр. 23, л. 123, 128, 130). На вытегорской сцене была ведущей актрисой труппы. Дата рождения установлена по материалам фонда Рижского податного управления (ЦГИА Латвийской ССР, ф. 1394, оп. 1, д. 1932, л. 90). Дата кончины приводится предположительно по сведениям невестки актрисы Е. Н. Кранерт (письмо Е. Н. Кранерт автору настоящей статьи от 23 июня 1982 года).
64 Рышков Виктор Александрович (1863-1926) – русский драматург. Речь идет об анонимной рецензии на постановку его пьесы «Обыватели» на вытегорской сцене (см. прим. 50). Автором этой рецензии также был Клюев, ибо ее текст (см. его ниже) полностью удовлетворяет и стилевому, и языковому критериям нашей атрибуции (отметим в нем, в частности, характерные дублеты-существительные «манишка – идол», «розвалень-диван», «руки-безмен», а также создающие эмоциональный диссонанс слова и образы «Вонючкины», «мертвяк», «зенки» и т. п.). Причина, почему здесь Клюев отводит от себя авторство указанной рецензии, очевидна – не поступаясь принципиальными соображениями, поэт в то же время хотел предупредить или смягчить возможное обострение личных отношений между ним (как рецензентом) и актерами.
65 Пановская Панна (псевдоним; в замужестве – Лошакова Прасковья Семеновна (?)). Родилась в 1902 году (письмо И. Я. Годунова к В. Э. Мейерхольду (ЦГАЛИ, ф. 998, оп. 1, ед. хр. 1393) и свидетельство А. П. Розиной). Амплуа – инженю (письмо И. Я. Годунова). В 1929 году была в составе труппы Петрозаводского государственного театра («Жизнь искусства», 1929, №29, с. 12). Умерла в начале 30-х годов (свидетельство А. П. Розиной). Извольский Николай Васильевич (настоящие фамилия и имя – Кранерт Николай Вильгельм; 1865-1931) – известный провинциальный антрепренер и актер. Подробнее о его деятельности см. ниже, в заметке «Юбилей Н. В. Извольского», а также в мемуарах Г. С. Малюченко (прим. 63). Дата его рождения установлена по материалам фонда податного управления (ЦГИА Латвийской ССР, ф. 1394, оп. 1, д. 1932, л. 90), а дата кончины – по материалам Леноблгорархива ЗАГС (архивная справка №1210 от 25 ноября 1982 года).
66 «Девушка с фиалками» («Барышня с фиалками», «Кулисы») – мелодрама Т. Л. Щепкиной-Куперник (1874-1952). Современный исследователь пишет: «В этой изящной пьеске был мотив чеховской "Чайки": главная героиня, актриса Лесновская... говорит о зависимости таланта художника от жизненных невзгод» (Альтшуллер А. Я. Александрийский театр. – В кн.: Русская художественная культура конца XIX-начала XX века (1908-1917). Кн. третья. Зрелищные искусства. Музыка. М., 1977, с. 100). В вытегорской постановке главные роли исполняли: Лесновская – Е. Л. Самсонова; адвокат Нерадов – И. Я. Годунов; антрепренер Пороховщиков – Н. В. Извольский; «девушка с фиалками» Нелли Чемезова – П. С. Пановская.
67 Ге Григорий Григорьевич (1867-1942) – русский актер и драматург. Мелодрама «Казнь» опубликована в 1897 году. Была одной из самых репертуарных до революции пьес. Замечание о «пролетарском молоте», скорее всего, связано с отзывом об этой пьесе на страницах одного из пролеткультовских изданий. Этот отзыв пока не разыскан.
– провинциальная актриса. Играла в Смоленске, Туле, Перми, Одессе, Астрахани, Тюмени и др. городах. Амплуа – молодая и сильная героиня (картотека РТО). Работала в вытегорской труппе прежде Самсоновой (не летом 1921 года, а в осенне-зимний сезон 1020/1921 года). Даты ее жизни установить не удалось. В пьесе Ге исполняла главную женскую роль кафешантанной певицы Кэт.
69 «До пуги» (от слова «пуга» в значении «тупик», «закоулок») – до отказа.
70 Речь идет о последней картине пьесы. И. Я. Годунов играл в ней главную мужскую роль «испанско-французского певца и танцора» Годды.
71 Саркастическая переадресовка названия пародийной интермедии «Хор братьев Зайцевых», созданной в Интимном театре (Петроград) артистом Иваном Вольским. Премьера интермедии состоялась в середине ноября 1916 года («Театр и искусство», 1916, 20 ноября, №47, с. 947-948). Номер с большим успехом шел в театре по февраль 1917 года. В то время Клюев как раз бывал в Петрограде.
72 Роли в этом спектакле на вытегорской сцене исполняли: доктор Неустроев – И. Я. Годунов; Вера Павловна, его жена – Н. К. Чарская; Щеголев Павел Петрович, его друг – В. А. Николаев; Ознобишина Валентина Юрьевна – Е. Л. Самсонова. Об авторе пьесы см. прим. 64.
74 Описание декорации первого действия комедии (ср. с самим текстом пьесы: Рышков В. А. Обыватели. СПб., 1909).
75 Биографических сведений о Н. К. Чарской и В. А. Николаеве, выступавших на вытегорской сцене во второстепенных ролях, обнаружить не удалось.
76 Ср. прим. 64.
77 Это, скорее всего, цитата; ее источник пока не разыскан.
– И. Я. Годунов; Рита – Е. Л. Самсонова; муж Риты – Ю. Н. Кранерт. В начале рецензии в общих чертах представлена обстановка первого действия спектакля.
79 Это цитата из стихотворения А. Блока «Бегут неверные дневные тени...» (Блок А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 1. М. -Л., 1960, с. 156).
80 Кранерт Юрий (Георгий) Николаевич (1902-1967) – советский актер и режиссер. Сын Н. В. Извольского и Е. Л. Самсоновой. В ранней юности участвовал в гражданской войне – был красноармейцем, демобилизован в 1921 году, и в том же году вместе с родителями работал в театрах Новгорода и Вытегры. В конце 20-х – начале 30-х годов был организатором Вологодского ТЮЗа. Затем в основном работал в ленинградских театрах (в конце жизни – в Театре им. В. Ф. Комиссаржевской).
81 Скорее всего, здесь имеется в виду действующее лицо какой-то другой пьесы, пока нами не разысканной.
82 Точнее – псаломщик Лангебир. Об исполнителе этой роли в вытегорской спектакле сведений нет. Вероятнее всего, это был Н. В. Извольский.
«Скоморох». Яблочкин Александр Александрович (1821-1895) – известный русский актер и режиссер. Лентовский Михаил Валентинович (1843-1906) – артист драмы, режиссер и один из самых известных русских антрепренеров был фактическим (а не юридическим) руководителем театра «Скоморох» (См.: Дмитриев Ю. А. Михаил Лентовский. М., 1978).
84 В 1891 году при венском «Бург-театре» существовала театральная школа, реорганизованная в Венскую академию музыки и изобразительного искусства лишь в 1909 году. О каком Келере (Келлере) идет речь, установить не удалось.
85 Извольский играл, в частности, Таганроге, Красноярске, Киеве и многих других городах (картотека РТО). Поездка его на Сахалин подтверждается упоминаниями Е. Н. Кранерт (письмо автору настоящей статьи от 23 июня 382 года). Выражаю сердечную благодарность Е. Н. Кранерт за большую помощь в разыскании биографических сведений о ее родственниках.
86 Черняев Иван Александрович (род. 1898 или 1899 году) – уроженец Вытегры, в то время самодеятельный пианист и танцовщик. По отзывам мемуаристов (письма автору настоящей статьи – А. П. Розиной от 11 сентября 1982 года и В. А. Соколова от 7 октября 1982 года), человек незаурядных дарований. В 30-е годы был близок к балетным кругам Ленинграда. Пользуюсь случаем поблагодарить А. П. Розину и В. А. Соколова за сообщенные сведения.
87 Выражаю сердечную благодарность ответственному хранителю отдела рукописей ИМЛИ АН СССР Л. К. Кувановой; заведующему рукописным отделом ИРЛИ АН СССР К. Н. Григорьяну и сотруднику того же отдела А. Д. Алексееву; М. Г. Ватолиной, заведовавшей рукописным отделом ГЛМ; сотруднику Государственного центрального музея музыкальной культуры А. А. Наумову за большое содействие в работе.
в газетах «Звезда Вытегры» и «Трудовое слово» (1919-1921 годы). Вопросы атрибуции / С. И. Субботин // Русская литература. – 1984. – №4. – С. 136-150.