Когда мы были молодыми
(Невыдуманный рассказ)
<...>
Расходиться по домам не хотелось никому.
– Могу предложить еще один поход. Чайком напоят, даже с баранками, гарантирую, – сказал Хармс.
Мы подчинились. Шли за нашим странным проводником в отцовском котелке в сторону Исаакия. А куда – не всё ли равно.
До чего же мал и тесен город, в котором живем! Переходя Садовую, встречаем Введенского [1].
– Куда, друзья, держите путь?
Даниил объяснил, что ведет нас к поэту Клюеву. Александр оживился, сказал, что присоединяется к нам. Теперь шли вчетвером, попали в большой, будто в пригороде, зеленый двор. Александр бывал у Клюева чаще Хармса, потому его и направили на рекогносцировку. Вернулся немедленно, сказал:
– Николай Алексеевич просит к себе.
Входим и оказываемся не в комнате, не в кабинете известного горожанина, а в деревенской избе кулака-мироеда с дубовыми скамьями, коваными сундуками, киотами с теплящимися лампадами, замысловатыми райскими птицами и петухами, вышитыми на занавесях, скатертях, полотенцах.
Навстречу к нам шел степенный, благостный бородач в посконной рубахе, молитвенно сложив руки. На скамье у окна сидел паренек, стриженный «горшком», в такой же посконной рубахе.
Всех обцеловав, Клюев сказал:
– Сейчас, любезные мои, отрока в булочную снарядим, самоварчик поставим... Я про тебя наслышан, Миколушка, – обратился он к Заболоцкому, – ясен свет каков, розовенький да в теле. До чего хорош, Миколка! – и уже хотел обнять Николая, но тот сладкоголосого хозяина отстранил.
– Простите, Николай Алексеевич, – сказал Заболоцкий, – вы мой Тезка и скажу напрямик.
– Сказывай, Миколка, от тебя и терновый венец приму.
– Венца с собой не захватил, а что думаю, скажу, уговор – не сердитесь. На кой черт вам весь этот маскарад? Я ведь к поэту пришел, к своему коллеге, а попал не знаю куда, к балаганному деду. Вы же университет кончали [2], языки знаете, зачем же дурака валять... Введенский и Хармс переглянулись.
– Прощай чаек, – шепнул мне Даниил.
Действительно, с хозяином произошло необыкновеннее. Семидесятилетний дед превратился в средних лет человека (ему и было менее сорока) с колючим, холодным взглядом.
– Вы кого мне привели, Даниил Иваныч и Александр Иваныч? Дома я или в гостях? Волен я вести себя, как мне заблагорассудится?
От оканья и благости следа не осталось.
– Хочу – псалом спою, а захочу – французскую шансонетку. – И, сказав, продемонстрировал знание канкана.
Мы не дослушали, ближе-ближе к дверям – и в коридор, смотрим, стоит в темноте отрок со связкой баранок.
– Чего же вы, граждане, наделали? Злобен он и мстителен. Уходите подобру-поздорову.
– не застали, пытались навестить Малевича [3] – не было в окнах света, и Введенский заторопился на очередной проферанс.
– Жалею, что с вами связался, – сказал на прощанье Введенский, – теперь к нему не зайдешь.
Примечания:
Бахтерев Игорь Владимирович (1908-1996) – поэт, прозаик. В середине 1920-х гг. сблизился с А. Введенским и Д. Хармсом. 14 дек. 1931 г. был арестован и предъявлено обвинение по ст. 58-10 УК РСФСР. 31 марта 1932 г. освобожден без права проживать в течение трех лет в Москве, Ленинграде, Ленинградской области и пограничных областях. Сотрудничал в ленинградских детских газетах и журналах. Автор воспоминаний о Н. Олейникове, Д. Хармсе, Н. Заболоцком, А. Ахматовой.
Воспоминания впервые опубликованы в кн.: Воспоминания о Н. Заболоцком. М., 1977, печатаются по тексту этого изд. с сокращением.
– поэт, драматург, детский писатель.
2 Неверно. В 1893-1895 гг. он учился в церковно-приходской школе, затем в двухклассном народном училище (см.: Грунтов А. К. Материалы к биографии Н. А. Клюева // РЛ. 1973, №1. С. 119). Один год поэт проучился в Петрозаводской фельдшерской школе, но был отчислен по состоянию здоровья.
– художник. Основоположник одного из видов абстрактного искусства, т. н. супрематизма. В начале 1920-х гг. примкнул к «производственному искусству», позже обратился к современной тематике.
// Воспоминания о Заболоцком. – М., 1984