ИЗ КНИГИ «ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ ПРОШЛОГО»
Николай Валерьянович Баршев [1]... Имя вполне и незаслуженно забытое, а выпусти он сегодня одну из своих книжек, ну хотя сборник рассказов «Прогулка к людям» или «Летящий Фламандрион», о нем непременно заговорили бы. И, как всегда бывает, первыми заговорили бы читатели. Заинтересовались бы им всерьез и надолго. <…>
Николай Валерьянович Баршев, инженер-железнодорожник, в 1924 году выпустил первую свою книжку рассказов. Дважды в месяц по пятницам он принимал гостей – писателей, художников, актеров. Жил он на территории Московского вокзала, в большой казенной квартире, места было много, гостей собиралось человек двадцать-двадцать пять. Было много бутербродов, чаю, кофию, хороших папирос. Всегда первоприсутствовали на пятницах Аким Волынский [2], Всеволод Рождественский, из Детского Села [3] приезжал Валентин Кривич [4], с полудюжиной вина щедрый Борис Лавренев [5]. Почти на всех пятницах читал свои стихи Владимир Алексеевич Пяст [6].
Редко-редко заглядывал Алексей Толстой.
«О простых и милых вещах». Мне льстило, что это стихотворение было замечено и получило одобрение людьми мною высокоценимыми. <...>
На диванах, стульях и креслах сидели гости. В особо почетном кресле восседал длиннолицый, впалощекий человек с потухшим, скорбным взглядом, знаменитый некогда автор книг о Достоевском и Леонардо да Винчи, почтенный Аким Львович Волынский. Он медленно, со знанием старинных наставлений, жевал и пережевывал бутерброды с красной икрой, неторопливо в то же время беседуя со своим соседом – Николаем Клюевым, известным в двадцатые годы поэтом, который хотя и был в поддёвке и в сапогах с голенищами, однако производил впечатление переодетого священника, чему способствовали длинные, в скобку, волосы и некое смиренное благочестие в осанке и во взоре.
На диване о чем-то спорили Осип Эмильевич Мандельштам и Виссарион Михайлович Саянов [7]. <...>
Пришел артист Мариинского театра бас Шуванов [8], частый дублер самого Шаляпина [9]: Шуванов обычно дежурил в театре, когда должен был петь Федор Иванович. Пришла и скромненько поместилась углу Надежда Рыкова [10] – поэтесса, к сожалению, вскоре сменившая лиру на перо переводчика и автора вступительных статей к poманам западных писателей. <...>
Рыкову попросили прочесть стихи, она не отказывалась, прочла что-то очень интересное, магическое, напоминающее и Пастернака и Тютчева [11], и в неясной музыке интонации, в походке ритма чуялся Анненский [12] – родители и родственники дай бог каждому! Стал что-то говорить Аким Волынский, никто не понял, что именно он сказал, похвалил или побранил, но была в его речи такая фраза:
– Конечно, надо всячески избегать выражения своего отношения к предмету, который берется в качестве сути. Следует говорить отстраненно, но я сейчас припоминаю...
Забыл я, что или кого он припоминал. Его выступление слушали с почтительной скукой; ерзал на своем месте нетерпеливый Клюев, ему всегда хотелось читать: когда не было дам или их было немного. Одну он еще переносил, но если бы присутствовало не менее пяти, Николай Алексеевич наверняка ушел бы не попрощавшись. Горбатый собеседник неведомо с кем и откуда пришедшей красивой женщины учуял это нетерпение и весьма бестактно перебил Волынского:
– Свои стихи прочтет Николай Алексеевич Клюев! Волынский не обиделся, он только поглядел на горбатого с таким видом, что тот ощутил свой горб подлинно как наказание. Клюев читал стихи, пересев на другое место. Он не читал, а как-то выгибался голосом, порою ныл, порою назидательно вдалбливал слушателям свой дактиль, гипнотизировал их голосом своим, напоминающим мяуканье кокетничающего кота. И всё же так оно или не так, но преподносил Клюев подлинную поэзию, люби ее или отвергай, – как кому будет угодно.
Посыпались заказы, Клюев выполнял их с удовольствием, и только Волынский ничего не заказал, продолжая поедать бутерброды, – только что принесли блюдо с черной икрой и осетриной. Рождественский и критик Медведев уже сбегали за чаем, соблазнив и других гостей.
– Просим Фромана [13], – сказала некая девица. – Михаил Александрович, прочтите свои стихи!..
– поэт и переводчик Киплинга [14], – в тщательно отглаженных брючках, в клетчатом пиджачке в талию, в пенсне на традиционно чеховском шнурочке. Читает он так, что хочется сказать: «Садитесь, четыре с плюсом, мальчик!» Стихи его безукоризненны по вкусу и умению быть так похожими на Ходасевича, что не сразу и скажешь, что именно было прочитано – Ходасевич или слепо ему подражающий Фроман. <...>
Мне в первый же мой визит к Баршеву пришлось читать под аккомпанемент чайных ложек, коими помешивали в стаканах, прихлебывание горячего чая. <...> Кто-то заметил, что я прочел весь мой сборник, на что я возразил:
– Сборник еще не имею. А если он у меня будет, то придется читать его не менее двух часов.
Азартно заколотил в ладоши Волынский, глядя на него, зааплодировал и Мандельштам и вскоре, не допив стакана с чаем, не вставая, стал читать свои стихи. <...>
Мандельштам читал минут сорок, и никто его не просил, чтобы он читал еще и еще, – он, видимо, перестал ощущать время, он жил в атмосфере своего, им созданного мира, и читая, еще раз осматривал его подробности, закоулки. <...>
– что случилось! – Мандельштама стали просить, чтобы он еще почитал стихи. И Мандельштам – он был в ударе в тот вечер, – снова забормотал свои стихи, и продолжалось его второе выступление не менее часа. <...>
Часы ударили половину второго (кое-кому казалось, что один удар – это всего лишь половина первого), когда задремавший в кресле Аким Львович вдруг вздрогнул, вскинул голову и громко произнес:
– Какая станция? Москву не проехали?
– Следующая остановка, – ответил Клюев и, обратясь к Баршеву, заявил, что сейчас, видимо, начнется театральный разъезд, но как бы то ни было, а он останется ночевать, ходить по городу ночью он боится: внешность у него такая, что ему, как служителю культа, достанется от каких-нибудь совсем не светлых личностей.
– Буду у вас ночевать, а за услугу почитаю стихи.
– Вот и веронала не нужно, – съязвил кто-то, не любивший Клюева. – Два стишка – Николай Валерьянович крепко спит.
Гости шли по Невскому и снова по очереди читали стихи – на этот раз уже не свои...
Примечания:
Борисов Леонид Ильич (1897-1972) – прозаик. Первый сб. ст-ний «На солнечной стороне», вышедший в 1926 г., прошел незамеченным, но пародии на стихи петроградских поэтов, особенно на Клюева (Красная газ. 1926,10 янв. Веч. вып.), хоть имели средний успех, по словам автора, все в один голос утверждали, что он напрасно обидел поэта.
– республика, а сердцу – не скажу...
В журналы красные я редко захожу.
Пусть высохну я весь, пусть сгину, пропаду,
Моя тоска – о пышках на меду.
О небе пестрядном, где журавлиный грай,
О щуке и плотве, о добрых и о злых,
Где Князев пестует апостолов ржаных,
Где воблуика-судьба всхрапнула за чулком,
Моя тоска – я не скажу о том...
Чу, за божницею свищет осел,
Видно, антихрист на землю сошел.
Всюду вороны, чудовищ лай.
Спаси и помилуй, святой Миколай.
«Ход конем» (1927), повести «Ремонт» (1930) и «Работа» (1931) принесли ему известность. В послевоенное время он создает повесть «Волшебник из Гель-Гью», посвященную А. Грину, роман «Жюль Верн» (1951), в которых писатель подчиняет биографический материал своему вымыслу, что придает этим произведениям романтический характер. Автор воспоминаний «Родители, наставники, поэты... Книга в моей жизни» (1967).
Впервые мемуары опубликованы в кн.: «За круглым столом прошлого. Воспоминания». Л., 1971, по тексту которого и печатаются в наст. изд. с сокращениями. С. 130-136.
1 Баршев Николай Валерианович (1888-1938) – прозаик, драматург. В 1923 г. дебютировал как поэт. За короткое время между 1926 и 1929 гг. выпустил пять книг прозы. Это время наибольшей литературной известности писателя. В 1937 г. арестован и отправлен на Колыму, где вскоре и умер.
2 Волынский (псевд., наст, имя и фам. Хаим Лейбович Флексер; 1863-1926) Аким Львович – литературный критик, историк и теоретик искусства.
3 До 1918 г. Царское Село (см. примеч. 8 к очерку Ходасевича), до 1937 г. – Детское Село, с 1937 г. – г. Пушкин.
– поэт, сын И. Анненского.
5 Лавренев Борис Андреевич (1891-1959) – прозаик, драматург. В повестях «На семи ветрах», «Сорок первый» – обе в 1924 г. – романтика революции. Повести об интеллигенции, о судьбах культуры «Седьмой спутник» (1927), «Гравюра на дереве» (1928), драма «Разлом» (1927) и др.
– поэт, переводчик. Сотрудничал в символистской печати. Сб. ст-ний «Ограда» и «Львиная пасть» – оба в 1909 г., «Третья книга лирики» (1922). Поэзии П. присущи повышенное внимание к ритмической стороне стиха, разнообразие форм.
7 Саянов (псевд., наст. фам. Махлин, по другим источникам Мохлин) Виссарион Михайлович (1903-1959) – поэт, прозаик. Стихи, поэмы (сб. «Современники», 1929; «Золотая Олёкма», 1934). Романы «Небо и земля» (1938-1954), «Лена» (1953-1955).
8 Шуванов Михаил Иванович (1878-?) – певец (бас).
– певец (бас). Большинство партий исполнил на сцене Московской частной русской оперы, пел в Большом и Мариинском театрах. С 1923 г. в эмиграции.
–1996) – поэтесса, литературовед, переводчик. Единственный сб. «Стихи прошедших лег». СПб., 1993.
11 Тютчев Федор Иванович (1803-1873) – поэт. Духовно-напряженная философская поэзия Т. передает трагическое ощущение противоречий бытия. Любовная лирика.
– поэт, критик, переводчик. В лирических стихах (сб. «Кипарисовый ларец», 1910; «Посмертные стихи», 1923) – эмоциональная напряженность, тонкий психологизм. Критические статьи («Книга отражений», т. 1-2. 1906-1909).
13 Фроман (псевд., наст. фам. Фракман; 1891-1940) Михаил Александрович – поэт, прозаик, переводчик. Секретарь Правления Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов.
– английский поэт, прозаик. Лауреат Нобелевской премии (1907).