Из книги «Право на песнь»
Клюевский перстень
Приходит утром ко мне, на Бассейную [1].
– А знаешь, мне Клюев перстень подарил! Хороший перстень! Очень старинный! Царя Алексея Михайловича! [2]
– А ну, покажи!
Он кладет руки на стол. Крупный, медный перстень надет на большой палец правой руки.
– Так-с! Как у Александра Сергеича? Есенин тихо краснее и мычит:
– Ыгы! Только знаешь что? Никому не говори! Они – дурачье! Сами не заметят! А мне приятно.
– Ну и дитё же ты, Сергей! А ведь ты старше меня. И намного.
– Милый! Да я, может быть, только этим и жив!..
– Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю. Пусть лучше легенды ходят! Верно?
Мальбрук в поход собрался
– Слушай! И слушай меня хорошо! Вот я, например, могу сказать про себя, что я – ученик Клюева. И это – правда! Клюев – мой учитель. Клюев меня учил даже таким вещам: – Помни, Сереженька! Лучший размер лирического стихотворения – двадцать четыре строки. Кстати: когда я умру, а это случится довольно скоро, считай, что ты получил это от меня в наследство. <...>
Пятница
Проснулись мы часов в шесть утра.
Первое что я услышал от него в этот день:
– Слушай, поедем к Клюеву!
– Поедем.
– Нет верно, поедем?
– Ну да, поедем. Только попозже. Кроме того, имей в виду, что адреса его я не знаю.
– Это пустяки! Я помню... Ты подумай только: ссоримся мы с Клюевым при встречах кажинный раз. Люди разные. А не видеть его не могу. Как был он моим учителем так и останется. Люблю я его.
Часов до девяти лежа смотрели рассвет. Окна номера выходили на Исаакиевскую площадь. Сначала свет был густой синий. Постепенно становился реже и голубее. Есенин лежа напевал:
Синий свет, свет такой синий [3]...
писатель (а на последнее Есенин очень напирал в объяснениях), они не знают и знать не хотят. Номер дома, как водится, был благополучно забыт. Пришлось разыскивать автомат и по телефону узнать адрес.
Подняли Клюева с постели. Пока он одевался. Есенин взволнованно объяснял:
– Понимаешь? Я его люблю! Это мой учитель. Ты подумай: учитель! Слово-то какое!
– Николай! Можно прикурить от лампадки?
– Что ты! Сереженька! Как можно! На вот спички! Закурили. Клюев ушел умываться. Есенин смеясь:
– Давай подшутим над ним!
– Как?
– Лампадку потушим. Он не заметит! Вот клянусь тебе, не заметит!
– Не хорошо. Обидится.
– Пустяки! Мы ведь не со зла. А так, для смеха.
Потушил.
– Только ты молчи! Понимаешь, молчи! Он не заметит.
Клюев действительно не заметил.
Сказал ему Есенин об этом и просил у него прощения уже позже, когда мы втроем вернулись в гостиницу. Вслед за нами пришел художник Мансуров.
Есенин читал последние стихи.
– Ты, Николай, мой учитель. Слушай. Учитель слушал.
Когда Есенин кончил читать, некоторое время молчали. Он потребовал, чтобы Клюев сказал, нравятся ли ему стихи. Умный Клюев долго колебался и наконец съязвил:
– Я думаю, Сереженька, что если бы эти стихи собрать в одну книжечку, они стали бы настольным чтением для всех девушек и нежных юношей, живущих в России.
Ничего другого по совести он не мог и сказать.
Есенин помрачнел.
Ушел Клюев в четвертом часу. Обещал прийти вечером, но не пришел.
<...>
Примечания:
В ответ на просьбу В. И. Вольпина (1891-1956), составителя и редактора ПЕ, 1926, написать воспоминания о Есенине, Эрлих направил ему письмо, в котором рассказал о последних днях поэта. Вольпин отредактировал текст письма и поместил его в сб. под загл. «Четыре дня» (см.: Эрлих В. И. Письмо к В. И. Вольпину // С. А. Есенин. Материалы к биографии. М., 1993. С. 255-264, 413). Позже Э. вернулся к этой публикации, значительно расширил ее текст, разбил на главки и выпустил кн.: Право на песнь. Л., 1930, фактически: 1929). Печатается по тексту этого изд. с сокращениями. С. 25-26, 57, 96-98.
– с дек. 1918 г. ул. Некрасова.
2 Алексей Михайловыч (1629-1676) – русский царь с 1645 г.
3 Из ст-ния Есенина «Исповедь хулигана» (1920).