ЗНАКОМСТВО С ПОЭТОМ
В 1928 году в Зале поощрения художеств [1], в Ленинграде, на улице Герцена, 39 была открыта выставка художников-куинджистов [2]. Приехав издалека, я с жадностью рассматривал экспонированные тут работы. Среди многочисленных зрителей я увидел пожилого человека с бородой, в поддёвке и в сапогах. Сначала удивился, потом поразило, как он внимательно рассматривал рисунки, этюды и картины; он смотрел, а вокруг него мнутся люди, да какие! Вся интеллигенция, люди, видимо, искусства. Слышу, заговорил, да как заговорил! Умно, осмысленно и толково. Я посмотрел еще раз на старика и пошел в следующий зал. Увидел прекрасные портреты Ф. Бухгольца [3]. Среди изображенных артистов, писателей и поэтов увидел человека с бородой, вглядываюсь в подпись: «Поэт Н. Клюев» [4].
К этому времени с группой зрителей в зал вошел и он. Я присоединился к идущим и оказался возле поэа. Рассматривая пейзаж, он склонился к этикетке, но, видимо, без очков не мог прочесть и обратился ко мне: «Вы не будете добры разобрать, что под этим пейзажем написано?» Я пробежал глазами и прочел вслух содержание. Он поблагодарил меня, завязался разговор, и мы познакомились. Я сказал, что приехал поступать в Академию художеств. Он пожелал мне успеха, и мы пошли, продолжая осмотр выставки и обмениваясь мнениями. Долго ходили по выставке, устали и присели на диван отдохнуть; говорили об искусстве, литературе, он рассказывал о писателях, я завел разговор о Есенине, он прослезился, вспоминая о нем. К нам подошли две дамы. Клюев представил меня: «Вот молодой художник, знакомьтесь». Я назвал себя. «А это, – сказал Клюев – жена Есенина, внучка графа Л. Н. Толстого, Софья Андреевна». – «Очень приятно!» – И я пожал протянутую мне руку, так было и со второй дамой. Осмотрев выставку, всей компанией пошли к нему, на улицу Герцена, 45, кв. 8. Это было началом нашего знакомства.
Николай Алексеевич бывал у меня. Мы вместе были у многих художников, поэтов и писателей. Я познакомился с А. Рыловым [5], К. Петровым-Водкиным [6], С. Власовым [7], В. Щербаковым [8], писателями – А. Толстым, В. Шишковым [9], К. Фединым, А. Белым и со многими другими.
Xvдoжники, возвращаясь с летних этюдов, приглашали Клюева на «крестины». Он брал и меня с собой: показывались этюды и давались им названия. Помню один этюд С. Власова: дерево, под ним скамейка, вещь обыкновенная, а когда Клюев ее «окрестил» – «Мне припомнилась юность далекая» – все ее увидели по-другому и нашли в ней большой смысл [10].
В то время я учился в студии В. Е. Савинского [11] и там подружился с Ю. Непринцевым [12]. Приехал его отец, известный тбилисский архитектор, и, увидев на выставке этот этюд, приобрел его. Сын возмущался покупкой отца, считая ее малоинтересной, тогда отец сказал: «Ты понимаешь – это хорошая вещь, когда я прочел ее название «Мне припомнилась юность далекая», вспомнил свою молодость и захотел эту вещь иметь у себя».
У Клюева я встречался с А. Белым, А. Чапыгиным, В. Рождественским, А. Прокофьевым, Н. Брауном и многими другими.
Николай Алексеевич слагал свои стихи на прогулках, сидя дома, оттачивая эпитеты, – и всё в себе. На бумаге они появлялись, когда их надо было нести в редакцию для издания. Много стихов и поэм записал я.
В то время мне много позировали писатели и поэты, позировал и Николай Алексеевич. Я сделал его 8 портретов акварелью и маслом. Мы сдружились, много говорили об искусстве, о судьбах людей искусства. Он был очень интересный собеседник, когда у него сидишь, бывало, видишь как бы весь мир; его эрудиция, знания и образное восприятие жизни поражали. Сколько, слушая Клюева, я увидел заново, представил и вообразил, так интересно было услышать о судьбах интересных людей.
Глядя на мое искусство, он восхищался им и много посвятил мне стихов, которые я с благодарностью вспоминаю.
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
Ленинград, 7 ноября <1930 г.>
Торжество Октябрьской революции, XIII годов. Вчера был в гостях Клюев. Все замечают сапоги, я тоже. Смеются, Н<иколай> А<лексеевич> рассказывает: «Спешил к тебе. Пришел дядя Пеша [13], ну я и забыл». И тут же рассказал: «А знаете, Лидия Эдуардовна [14], был званый вечер. Собрался поскорее, – иду. Смотрю. Перешел мост через Мойку, что-то из-под моей поддёвки выглядывает белое. Мелькнет и нет. Я глянул... Батюшки-светы! Ведь я без штанов, в одних подштанниках, а на подштанниках сапоги надеты. Пришлось вернуться. Да и ладно ведь, Лидия Эдуардовна, увидел. А то бы срам чистый!».
Посмеялись. Пришел папа [15]. Мама спешила в очередь, а тут пирожки затеяли, киснут да подымаются. Папа приходит: «Толя и Николай Алексеевич, ну-ка пирожки делать!» Николай Алексеевич и бровью не моргнул. Встал, рукава закатам и пошел... Пирожки вышли на славу. Н<иколай> А<лексеевич> меня поучал: «Главное, чтоб муки на пол не насыпать, а то каждая хозяйка осудит».
Потрепухино, 17 июля 1931 г.
Ездил на сенокос. Бесконечно рад, что видел. Научился ездить верхом без седла. Научился косить и даже выкосил целую полосу. Узнал новые слова: стожар, вёдро (солн<ечный> день). Настала плохая погода. Небо серое. Моросит. Решил ехать домой. Были попутчики. Уцепился. Дорога тряская. Приехал в деревню Потрепухино (наша резиденция) [16]. Меня встретила Степановна: «Здравствуйте, здоровы ли? Мы с Николаем Алексеевичем страшно беспокоились. Он только что ушел, всё писал. Поставить самоварчик?» Я, не раздеваясь, в макинтоше, перчатках и вместо шапки в обмотанной вокруг головы рубашке, наподобие чалмы, побежал искать Коленьку. Я знаю его любимую дорожку (за плетень и к деревне Фоминых). Иду. Смотрю, – нет. Дальше и дальше шагаю по травам, цветам, под свирелью жаворонка. В сердце любовь. Свернул. Глазами перебираю в беспокойстве. Наконец заметил кусочек головы без шапки... И скрылся. Когда я <по>вернул еще, то увидел спину Клюева. Он шел в <вы>шитой белой рубашке почти до колен. Белые брюки. В руке трость. Но я увидел, что он занят. Весь в думах, в сравнениях, стихах.
Я ускорил шаги. Но всё же не успел. Н<иколай> А<лексеевич> дошел до ворот, которые служат началом деревни, загоном, и обернулся. Я увидел его профиль. Спокойное, вдумчивое и необыкновенно нежно-младенческое лицо в профиль. Потом он повернул и, увидев меня, стал смотреть, приставив руку от света к лицу. А на лице сияла улыбка. Нежная, любовная. – «Жив? Как я рад. Здоров?» И когда я приблизился, мы расцеловались.
Бредем домой. Нас ждет горячий самовар. У Коленьки сразу появилась яичница, варенье, стакан сливок, ягоды, кислое молоко, хлеб с маслом!
Когда я утолил голод, он сказал, дописывая лист: «Я хочу тебе прочесть, что я написал». И я с любовью слушал. Написано кровью. Такая сила, величественность, что поражаешься, слушая. Много говорили. Час, видимо.
Они просили два рубля. Он вынул 13 р<ублей> денег. Но ягоды оказались плохие. Он отказался. Деньги с платком сунул в карман. Дома хватился, – их не оказалось. Мне стало жалко его. Вечером увидели: едут четыре лошади. Коленька мне говорит: «Открой им ворота». Он стал спрашивать, не ли масла. Масло оказалось. Стали покупать. Я побежал за деньгами. За это время он за махорку купил яиц. Отдав деньги, я пошел за махоркой. Вижу он, задрав полу рубахи, забрал яйца и пошел. Я передал махорку крестьянину.
Возвращаемся, ищем замок, которым перед этим отперли вход в горницу. Нет. Искали. Оказалось, Н<иколай> А<лексеевич> положил его на воз, когда взял яйца в подол рубашки, а потом забыл. Этого с ним никогда не случалось. Он, чуть не плача, сказал: «Всё стихи виноваты. Когда пишу, я могу сказать что-то кому-нибудь или ответить – и забыть. Лишь потом в голове как-то разберусь». Клюев всегда же очень собранный человек. Ничего не забудет, не пообещает, не сделав этого.
– Нет, после еды я не могу писать. Отяжеление. Надо даже не есть, и на реке не могу. Только на тропинке. Хожу и слагаю. Чтоб полный покой. И ничто бы не отвлекало.
Примечания:
Знакомство с поэтом
– художник. Мастер рисунка, портрета. Создал ряд акварельных и масляных портретов поэта, а также множество карандашных набросков во время их совместных поездок. Клюев ему посвятил большую часть ст-ний, написанных в 1930-е гг.
Впервые воспоминания опубликованы в Срб. С. 227-229 и печатаются по тексту этого изд.
1 Неточно. Залы Общества поощрения художеств.
2 Имеется в виду Общество имени А. И. Куинджи. С. -Петербург. 1909-1931. Основано по инициативе и на средства художника усилиями его учеников.
3 Бухголъц Федор Федорович 1857-1942) – живописец и график.
5 Рылов Аркадий Александрович (1870-1939) – художник-пейзажист.
6 Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (1878-1939) – живописец, портретист.
7 Власов Сергей Алексеевич (1873-1942) – живописец-пейзажист.
8 Щербаков Валентин Семенович (1880-1957) – художник, портретист. На выставке экспонировалась его работа «Песня Сирина (портрет поэта Н. А. Клюева)» (см.: Каталог выставки картин Об-ва имени А. И, Куинджи в залах Общества поощрения, художеств. Л., 1928, №502).
– писатель. Главная тема творчества – настоящее и прошлое Сибири. Романы «Ватага» (1923), «Угрюм-река» (1933), «Емельян Пугачев» (1938-1945).
10 На выставке было представлено шесть картин Власова, пять из них с клюевскими названиями: «Белая Индия (Родные китежи)», «Златотканые дни сентября», «Свет неприкосновенные, «Как я при Осипе патриархе», «Явью сказочною, древней потянуло на меня» (см.: Каталог выставки картин Общества имени А. И. Куинджи. С. 8).
11 Савинский Василий Евменович (1859-1937) – художник, педагог, академик.
12 Непринцев Юрий Михайлович (1914-1996) – живописец и график.
Из записной книжки
«В «гранитных зрачках» Петербурга. Неизвестное о Николае Клюеве в городе на Неве». С. 117. Печатается по тексту этого изд.
Запись от 17 июня 1931 г. впервые появилась в статье А. Михайлова «К биографии Н. А. Клюева последнего периода его жизни и творчества. (По материалам семейного архива Б. Н. Кравченко) // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 182-183. Печатается по тексту этого изд.
13 Дядя Пеша – родственник Клюева.
14 Кравченко (урожд. Дайлидо; 1887-1963) Лидия Эдуардовна, мать Яр-Кравченко.
– инженер-путеец.
«Через мою жизнь» // НН. 1991, №1, С. 124).