Поиск по творчеству и критике
Cлово "ETRE"
Входимость: 1. Размер: 49кб.
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 49кб.
Часть текста: стадия: – соединение философии Федорова (воскресения индивидуального) с углубленной проблемой народничества, воскресения народного Коллектива, как хора, оркестра...» – так понимал он задачи подлинного символизма.[71] Клюев был необходим – Клюев явился: «Вот что пишет мне один молодой крестьянин дальней северной губернии, начинающий поэт, – пишет в своей статье «Литературные итоги 1907 года» Блок, – привожу выдержки из его письма, так как считаю его документом большой важности. Начинается все письмо с комплиментов и приятностей насчет 'райских образов' моих стихов. Но дальше уже идет другое: «Простите мою дерзость, – пишет автор письма, – но мне кажется, что если бы у нашего брата было время для рождения образов, то они не уступали бы вашим. Так много вмещает грудь строительных начал, так ярко чувствуется великое окрыление!.. И хочется встать высоко над Миром, выплакать тяготенье тьмы огненно-звездными слезами и, подъяв кропило очищения, окропить кровавую землю... Вы – господа, чуждаетесь нас, но знайте, что много нас, неутоленных сердцем, и что темны мы только, если на нас смотреть с высоты, когда все, что внизу, кажется однородной массой, но крошка искренности, и из массы выступают ясные очертания сынов человеческих. Их души, подобные яспису и сардису, их ребра, готовые для прободения. ... Наш брат вовсе не дичится 'вас', а попросту завидует, а если и терпит вблизи себя, то только до тех пор, покуда видит от 'вас' какой-либо прибыток. О, как неистово страдание от 'вашего' присутствия, какое бесконечно-окаянное горе сознавать, что без 'вас' пока не обойдешься! Это-то сознание и есть то 'горе-гореваньице' – тоска злючая-клевучая, кручинушка злая, беспросветная, про которую писали Никитин, Суриков,...
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Часть текста: огромной притаенною силой. Он входил тихонько, благолепно, сапоги мягки с подборами, армяк в сборку, косоворотка с серебряной старой пуговицей. Лик широкоскул, скорбно сладок. А глаз не досмотришься – в кустистых бровях глаза с быстрым боковым оглядом. В скобку волосы, масленисты, как у Гоголя, счесаны набок. Присмотревшись, кажется, что намеренно счесаны, чтобы прикрыть непомерно мудрый лоб. Нагнулся, чтобы достать что-то из-за голенища. Лоб сверкнул таким белым простором под отпавшими при наклоне космами, что подумалось: ой, достанет он сейчас из-за голенища не иначе как толстенький маленький томик Иммануила Канта, каким хвастал один доктор философии. Зовется томик «Kant fur sich» – «Кант для самообслуживания», издание портативное. Однако, улыбнувшись вдруг бабьей улыбкой, как улыбаться могла бы разве одна dame Korobotchka – так она значится во французском переводе Гоголя, – вытащил он из-за голенища обыкновенную трешницу в узелочке платка. Он сказал, придыхая, окая, прихлебывая широким рыбьим ртом в обвисших усах: – Вот ношу денежки по-мужицки, в узелке. Не удосужусь никак купить этот, городской... как его? Нет, ни за что не хотелось подсказать это будто забытое им «портмоне». – А кто мне его подарит, за того помолюсь. Дома-то есть лик у меня древний, темный... и сладостен. Стихи свои читал как никто. Особенно врезался один раз, еще в веке прошлом. С подкрадкой, подползом, и вдруг всей мужицкой мощью, как конь кобылицу, покрыл все...