Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Н"

1. Красный набат

Входимость: 1. Размер: 9кб.

Часть текста: — пошел навстречу красному древному шуму русский многоскорбный народ. Из окопного, геенского пламени, из клубов ядовитого газа, под смертным пулеметным градом восстал прекрасный, облеченный в бурно-багряный плащ витязь, он же сеятель с кошницей, полной звездных, пылающих зерен. И горы поколебали свои вершины, поклоняясь Огненному сеятелю, океаны принесли ему дары, и недра земли выдали ему свои неисчислимые клады. Из заревой руды, из кометного золота алмазным молотом выковало ему солнце волшебные ключи и на своем поясе-радуге опустило их с высей с ногам прекрасного. Ключи от Врат жизни вручены русскому народу, который под игом татарским, под помещичьей плетью, под жандармским сапогом и под церковным духовным изнасилованием не угасил в своем сердце света тихого невечернего, — добра, красоты, самопожертвования и милосердия, смягчающего всякое зло. Только б распахнуть врата чертога украшенного в благоуханный красный сад, куда не входит смерть и дырявая бедность и где нет уже ничего проклятого, но над всем алая сень Дерева Жизни и справедливости. Но два смрадных чудовища переградили светлому витязю путь к...

2. Маркова Е.И.: Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. Глава IV. "Строительная жертва" (Рассказ Леонида Леонова "Гибель Егорушки")

Входимость: 1. Размер: 20кб.

Часть текста: севернорусского словесного искусства Глава IV. "Строительная жертва" (Рассказ Леонида Леонова "Гибель Егорушки") «Строительная жертва» (Рассказ Леонида Леонова «Гибель Егорушки») Как уже было сказано, образ Победоносца в первую мировую войну вновь вошел в литературу. Актуализация «георгиевского комплекса» продолжалась фактически до конца 20-х годов. В связи с этим небезынтересно рассмотреть рассказ Л. Леонова «Гибель Егорушки» (1922). Неизвестно, был ли он известен Клюеву, однако типологическая близость произведений несомненна, как несомненен их общий источник – севернорусская словесность. Произведение Леонова написано на соловецком материале. Север всегда был местом «подстоличной ссылки». Через Вологду прошла, условно говоря, вся русская литература: от Аввакума до Бродского. Не миновала эта участь и отца Леонова. Максим Леонидович Леонов за сотрудничество в демократической печати в 1910 году был выслан в Архангельск, где несколько лет издавал газету «Северное утро» (с 1918 года «Северный день»), В ней в каникулярное время работал корректором его сын, здесь он опубликовал свои первые стихи. В мае 1918 года Леонид Леонов опять приехал в Архангельск, где его застала интервенция. В 1920 году после освобождения города он вступил добровольцем в...

3. Маркова Е. И.: Карельский князь

Входимость: 1. Размер: 32кб.

Часть текста: принципиальное значение. Клюев доказывает, что это самый древний и, соответственно, самый благородный в России класс. Он создает монументальный образ великой крестьянской родословной. Ее основой становится автобиография поэта. Осознавая обобщающий характер своего «родового древа», он концентрирует внимание не на анкетных данных гражданина Клюева, а на фактах духовной биографии «себя-поэта». Житие Николая Клюева – это целое собрание сочинений в стихах и прозе. Центральной книгой его «мемуаров» стала поэма «Песнь о Великой Матери» (1930-1931 гг.). С древнейших времен Святая Русь была страной многих народов. Духовное родство со всеми российскими племенами Клюев прекрасно осознавал и не раз об этом писал. Сам поэт жил на территории Европейского Севера, аборигенами которого были финно-угорские народы: саамы (лопари, лапландцы, лопь), вепсы (чудь), коми (зыряне), карелы, ингерманландцы (чухонцы, финны). Родился Николай Клюев на древней вепсской земле в селении Коштуги Вытегорского уезда Олонецкой губернии. К моменту первой всеобщей переписи Российской империи 1897 г. (Клюеву в то время исполнилось 13 лет) Коштугская волость настолько обрусела, что из 300 человек, считавших себя вепсами, только пятеро указали в качестве родного языка вепсский [1]. Однако финно-угорская культура даже в полностью обрусевших районах Европейского Севера не исчезла, а «вошла в состав» (М. Цветаева) севернорусской культуры в качестве ее обязательного компонента, что ощущалось в названиях деревень и рек, в...

4. Солнцева Н. М.: Странный Эрос. 2. Избранники. Коленька

Входимость: 1. Размер: 21кб.

Часть текста: Павловна. Посвященное Архипову – Коленьке – стихотворение начинается строками: «Портретом ли сказать любовь, / Мой кровный, неисповедимый!..». С появлением в жизни Клюева нового друга рождалась жизнеутверждающая поэзия. В «Портретом ли сказать любовь...» он сотворил сочное, в духе фламандцев, полотно, изобразил весенний пир природной плоти: морковь «зарумянилась», «сладкий жир» бараньих почек, кадки с рассолом... Но не бывало у Клюева однозначного восприятия мира. За всей этой природной роскошью не скрыть страха перед одиночеством. В «архиповский» период рождались сюрреалистические образы. Например, Клюев рассказывал о неком племени: «Там девушки – тигру услада, / И отрок геенски двууд...» («Повешенным вниз головою...», 1921). Чувственный мир Клюева, похоже, всегда амбивалентен. Вот в «Четвертом Риме» он упоен своим чувством: О плоть – голубые нагорные липы, Где в губы цветений вонзились шмели, Твои листопады сгребает Архипов Граблями лобзаний в стихов кошели! Но далее-то он пишет о том, что возлюбленный – камень, в омуте граней которого «плещет осетр-сатана», что он – «жатва на северном поле», «печаль журавлиная русских раздолий». Эпоха не располагала к безмятежности. Если в отношениях с Есениным беда исходила от избранника, то чувства поэта к Коленьке обременены ужасом, который несло время, советская жизнь. В снах Клюева о новом...

5. Филиппов Б.: Николай Клюев. Материалы для биографии

Входимость: 1. Размер: 53кб.

Часть текста: для биографии Николай Клюев: Материалы для биографии Не железом, а красотой купится русская радость. ... на память о нашей встрече на омытой кровью русской земле, с надеждой на радость всемирную. Николай Клюев 1928 О нем много писали, он поразил многих и многих самим обликом своим «Певец темный, с пронзительной силой увета – Микула был кряжист, широкоплеч, с огромной притаенною силой. Он входил тихонько, благолепно, сапоги мягки с подборами, армяк в сборку, косоворотка с серебряной старой пуговицей. Лик широкоскул, скорбно сладок. А глаз не досмотришься – в кустистых бровях глаза с быстрым боковым оглядом. В скобку волосы, масленисты, как у Гоголя, счесаны набок. Присмотревшись кажется, что намеренно счесаны, чтобы прикрыть непомерно мудрый лоб. Нагнулся, чтобы достать что-то из-за голенища. Лоб сверкнул таким белым простором, под отпавшими при наклоне космами, что подумалось ой, достанет он сейчас из-за голенища не иначе, как толстенький маленький томик Иммануила Канта, каким хвастал один доктор философии...» Так писала о нем Ольга Форш.[1] А Георгий Иванов в пресловутых «Петербургских зимах», путая даже имя поэта, называя его «Николаем Васильевичем», повествует: «…приехав в Петербург, Клюев попал тотчас же под влияние Городецкого и твердо усвоил приемы мужичка-травести. – Ну, Николай Васильевич, как устроились в Петербурге? – Слава тебе, Господи, не оставляет Заступница нас грешных. Сыскал клетушку-комнатушку, много ли нам надо? Заходи, сынок, осчастливь. На Морской, за углом, живу. Я как-то зашел к Клюеву. Клетушка оказалась номером Отель де Франс, с цельным ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике. – Маракую малость по-басурманскому, – заметил он мой удивленный взгляд – Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох, голосистей… – Да что ж это я,...