Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Я"

1. Киселева Л.: "Греховным миром не разгадан…"

Входимость: 1. Размер: 101кб.

Часть текста: текста, в котором непомерная стихийность обуздана ритуальностью и строгой знаковостью орнамента, необходимо особое зрение. Иное зрение, которым не обладали, в подавляющем большинстве своем, и современники Клюева: Меня хоронят, хоронят Построчная тля, жуки. Навозные проворонят Ледоход словесной реки! «Проворонить» художественные открытия Клюева сейчас гораздо легче, чем сто лет назад, потому что мы ещё более отдалились от христианского понимания Слова, потому что крестьянская культура давно стала «оборванной нитью», да и общая словесная культура всё чаще заставляет с грустью вспоминать строки из клюевской «Погорельщины»: Мы на четвереньках, Нам мычать да тренькать В мутное окно! Поэтому очень важно попытаться понять: что так претило современникам в Клюеве и чем он их притягивал? Почему его то возвышали до небес, то смешивали с грязью? «Кому-то он был лукавым мистификатором, кому-то – учителем, Давидом хлыстовского корабля, Ангелом, Микулой, духовным братом» (Солнцева Н. Китежский павлин. М., 1992, с. 7). Кому-то – стилизатором в поэзии и в жизни, «ряженым мужичком» с проблесками истинного таланта. Кому-то – великим национальным поэтом... В наше время давние представления о Клюеве нередко дублируются, причем с утратой некоторых существенных акцентов. Вопросы, которыми задавались современники поэта, повторяются исследователями в начале нового тысячелетия: «Кто же он был в действительности? Носитель «народной души», пришедший из «молитвенных чащ и молелен Севера» (слова Андрея Белого)? «Народный поэт» сектантского уклона (как думал, например, критик Иванов-Разумник)? «Земляной» и «кондовый» Микула, сказавший в...

2. Кравченко Анатолий: Из "Записок о Клюеве"

Входимость: 1. Размер: 44кб.

Часть текста: Анатолий: Из "Записок о Клюеве" АНАТОЛИЙ КРАВЧЕНКО. – Из «Записок о Клюеве» декабрь 1929 г. <Сергей Клычков, обращаясь к Клюеву>: – Как ты думаешь, Николай, Сергей <Есенин> меня любил? – Нет. Он умел заставить себя любить, а меня ни он, ни ты не любишь. Но это не важно. Лишь бы я любил и относился к тебе хорошо, а вы мне не нужны. Вот если у меня любовь есть, то это хорошо. Вам-то было хорошо. Вы друг друга любили, а я один. Всю жизнь один. Он долго говорил об этом. Растрогал до слез. – Вот мне устроил Серега. Раз приезжаю к нему. Незадолго до этого надписал ему мою книжку. Захожу к нему в уборную. Бумаги нету. Одна моя книжка. Я и подтерся листком из нее. Тогда я был дурак. Вскипел. Теперь бы на это плюнул. Эх! Не говори! * * * Н. А. говорит о «Чертухинском балакире» <Клычкова>: – Знаешь, Кутенька, после «Запечатленного ангела» Лескова я лучшей книги не читал. Она написана лунным золотом. «Сереженька Есенин – это ландыш русских полей», – говорил Н. А., возвращаясь с вечера памяти Есенина. * * * У С. А. Толстой говорили о Есенине. Она мне показала карточки и рассказала о нем. Потом порылась в шкафу и вытащила книжку, при этом сказала: «Какая судьба, одна сотрудница нашла на рынке «Радуницу» с надписью Сергея Иванову-Разумнику. Да, вы ведь знали хорошо Сергея, вы не помните, когда она вышла – в январе или феврале?» – Не помню точно (Н. А.), только помню, как от издателя Аверьянова бежали с Сереженькой, ни на кого не глядя. Он ее прижал к груди и бежал, не останавливаясь. Дома подошел к столу, прижал к себе и положил на стол, все время не сводя глаз, и в восторге, задыхаясь, пролепетал: «Первая, Николай, ужели...

3. Киселева Л. А.: Есенин и Клюев - скрытый диалог

Входимость: 1. Размер: 44кб.

Часть текста: с ним мотивов и игра подтекстов способны составить основу интерпретации книги в целом. Только обнаружив эти мотивы и восстановив подтексты, можно попытаться осмыслить и «Четвертый Рим», и «Плач о Сергее Есенине». В-третьих, вся крестьянская купница, представившая собою по сути единый духовный пласт и продемонстрировавшая очевидное родство художественного мышления, была ориентирована Клюевым на своеобразный «цеховой» язык. Не зря «олонецкий знахарь» писал о мужицком «тайнозреньи», о магии народной речи, о «потайных», «зарочных», «отпускных» словах бытового народного факиризма [3]. Здесь играли роль символика звука и цвета, растений и животных, формульность народно-песенной речи. Код мог создаваться и за счет особых «подтекстов» в привычных, общеизвестных именах и символах (таких, к примеру, как: коврига, изба, поле, Голгофа, Китеж, Китоврас...). Так, когда Клюев писал: «Белый цвет Сережа, // С Китоврасом схожий...» (I, 4154) [4], – он не сомневался, что Есенин поймет то, чего не разглядит обычный читатель. Возможно, этим и объясняется раздраженный есенинский отклик в письме к Иванову-Разумнику: «Я больше знаю его, чем Вы, и знаю, что заставило написать его <эти строки>» (6, 86). Действительно, если ограничиться привычным представлением о Китоврасе как мифическом существе, обладавшем исполинской силой и мудростью и по Божьему повелению помогавшем Соломону в строительстве храма, то сравнение Есенина с Китоврасом звучит лестно и недвусмысленно. Однако апокрифические сказания о Соломоне и Китоврасе дают целую «связку» новых ключей к этому образу. Во-первых, Китоврас – оборотень (днем – человек, ночью – зверь); во-вторых, родной брат Соломона, забросивший последнего на конец земли...

4. Форш Ольга Дмитриевна: Сумасшедший корабль

Входимость: 1. Размер: 14кб.

Часть текста: корабль Сумасшедший корабль   Однако довольно идти навстречу критикам. Ведь даже громоотвод не всегда спасти может от молнии. Продолжим сдачу русской литературы и всего, что составляло былую русскую стать. Певец темный, с пронзительной силой цвета – Микула был кряжист, широкоплеч, с огромной притаенною силой. Он входил тихонько, благолепно, сапоги мягки с подборами, армяк в сборку, косоворотка с серебряной старой пуговицей. Лик широкоскул, скорбно сладок. А глаз не досмотришься – в кустистых бровях глаза с быстрым боковым оглядом. В скобку волосы, масленисты, как у Гоголя, счесаны набок. Присмотревшись, кажется, что намеренно счесаны, чтобы прикрыть непомерно мудрый лоб. Нагнулся, чтобы достать что-то из-за голенища. Лоб сверкнул таким белым простором под отпавшими при наклоне космами, что подумалось: ой, достанет он сейчас из-за голенища не иначе как толстенький маленький томик Иммануила Канта, каким хвастал один доктор философии. Зовется томик «Kant fur sich» – «Кант для самообслуживания», издание портативное. Однако, улыбнувшись вдруг бабьей улыбкой, как улыбаться могла бы разве одна dame Korobotchka – так она значится во французском переводе Гоголя, – вытащил он из-за голенища обыкновенную трешницу в узелочке платка. Он сказал, придыхая, окая, прихлебывая широким рыбьим ртом в обвисших усах: – Вот ношу денежки по-мужицки, в узелке. Не удосужусь никак купить этот, городской... как его? Нет, ни за что не хотелось подсказать это будто забытое им «портмоне». – А кто мне его подарит, за...

5. Филиппов Борис: "Лепил я твою душеньку…"

Входимость: 2. Размер: 81кб.

Часть текста: как Вы, но только на своем рязанском языке. Стихи у меня в Питере прошли успешно... Я хотел бы с Вами побеседовать о многом, но ведь через быстру реченьку, через темненький лесок не доходит голосок. Если Вы прочитаете мои стихи, черканите мне о них. ... В «Красе» я тоже буду...» Письмо это датировано редакторами Собрания сочинений Есенина: Петроград, 24 апреля 1915. Клюев сразу же откликнулся на это письмо: «Милый братик, почитаю за любовь узнать тебя и поговорить с тобой. Если что имеешь сказать мне, то пиши немедля... Особенно мне необходимо узнать слова и сопоставления Городецкого, не убавляя, не прибавляя их. Чтобы быть наготове и гордо держать сердце свое перед опасным для таких, как мы с тобой, соблазном. Мне много почувствовалось в твоих словах, продолжи их, милый, и прими меня в сердце свое». Еще до личной встречи с Есениным Клюев «забрасывает его ответными письмами», как пишет Е. Наумов. Письма Клюева в с. Константиново – С. Есенину – датированы 2 мая, 9 июля и 6 сентября 1915 г. «Я смертельно желаю повидаться с тобой – дорогим...