Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на цифры
Показаны лучшие 100 слов (из 233).
Чтобы посмотреть все варианты, нажмите
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: признанию, ... он поёт "верен ангела глаголу"» [1]. Брюсов был одним из первых, кто распознал стремление Клюева придать своему поэтическому слову авторитетность именно такого рода, которая обычно связывалась с сакральной речью. Об этом же писал Андрей Белый, уподобивший Клюева «евангельским пастухам, услышавшим ангельскую весть» [2]. А Иона Брихничев, главный редактор журнала «Новое вино», основанного «голгофскими христианами», дерзнул даже назвать лучшие из клюевских стихов «вечными гимнами, ставящими поэта в ряды таких поэтов, как Давид и Иоанн Дамаскин» [3]. Вспомним также, что и другие современники Клюева – среди них А. Блок и С. Городецкий – воспринимали его как нового пророка [4]. Такой подход вполне соответствовал самооценкам Клюева, который определял свои стихи как священные звуки: «Звук ангелу собрат, бесплотному лучу», – писал он в 1916 г. (I, 442) [5], а в другом месте намекал, хотя и метафорически, на тождество своих словес и Священного Писания: «В божественные строки, // Дрожа, вникаем мы, // Слагаем, одиноки, // Орлиные псалмы», – I, 323). Эта общая клюевская установка, отразившаяся в стихах, в прозе, даже в переписке, была обусловлена его уверенностью в своем высоком призвании: быть...
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Часть текста: "Отель де Франс" с цельным ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике. – Маракую малость по-басурманскому, – заметил он мой удивленный взгляд. – Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох голосистей... Да что ж это я, – взволновался он, – дорогого гостя как принимаю. Садись, сынок, садись, голубь. Чем угощать прикажешь? Чаю не пью, табаку не курю, пряника медового не припас. А то, – он подмигнул, – если не торопишься, может, пополудничаем вместе. Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз. Тут за углом. Альбертом зовут. Я не торопился. – Ну вот и ладно, ну вот и чудесно – сейчас обряжусь. – Зачем же вам переодеваться? – Что ты, что ты – разве можно? Собаки засмеют. Обожди минутку – я духом. Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке: – Ну вот – так-то лучше! – Да ведь в ресторан в таком виде как раз не пустят. – В общую и не просимся. Куда нам, мужичкам, промеж господ! Знай, сверчок, свой шесток. А мы не в общую, мы в клетушку-комнатушку, отдельный то есть. Туда и нам можно...».[1] [Иванов Г. Петербургские зимы. Париж, 1938. С. 82-84]. И в самом деле, что же это? Игра в ряженого, показное, лубочное переодевание или нечто серьезное? Если верить Георгию Иванову, то Клюев был просто пройдошистым человеком, у которого за душой не было ничего святого. Конечно, такой ряженый «мужичок» производил тошнотворное впечатление, заслуживал колких насмешек и порицания. Но все же был ли Клюев именно таким, каким он изображается в «Петербургских зимах»? Думаем,...
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Часть текста: «ведомый рукой Всевышнего», Н. А. Клюев [6] с показным игральным крестом на груди – «претворенная скотина», имя, данное им А. П. Чапыгину [7], завистливой пробковой замухри: завистливой «почему говорят не о нем, чем он хуже Замятина?» [8] Клюев, преувеличенно окая по-олонецки, «величал» меня Николай Константинович. Я догадался «Рерих» и сразу понял и оценил его мужицкую сметку, играя в небесные пути. Раздирая по-птичьему рот, он божественно вздыхал. Повторяет: «Так вы не Рерих?» В эту квартиру за Клюевым придет в нескладном «спиджаке» ковылёвый С. Есенин [9] и будет ласково читать о «серебряных лапоточках» [10], а потом имажинистом также ласково будет ругаться. На звонок: «Слушаю, кто говорит?» выхолощенный без запоя голос – «Измайлов» [11]. Трудно сказать, кто из нас больше стеснялся: я до потери памяти, где что находится, а гость – до страха молчания. Не прерываясь говорит Измайлов, его голос вытрескивал семинарскую ладью заученных акафистов и канонов: [12] ему посчастливилось, на Сенной [13] он нашел картину, размером в стену, ничего не разобрать, а промыл – показался запечатленный берег моря, художник Дыдышко [14] смытые места реставрирует; и еще – он достал аппарат, регистрирует голос, диск ставит в граммофон, очень хорошо слышно. Он хотел бы показать мне картину – запечатленное море – и зарегистрирует мой голос. Он перебрался со Смоленского кладбища [15] на Офицерскую [16], он надеется, буду у него. – Все знаменитости зарегистрированы, не хватает...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: на голос благочестивого странничка об образе «святого Христофора с песьей головой» [2] на «тябле» (ярусе) виденного где-то иконостаса. Его говор интерпретировала, следившая юмористическим оком за церковной хроникой, познакомившаяся с нами этим летом, Ольга Форш, изобразившая позже в повести «Сумасшедший Корабль» быт Дома Искусств [3]. <...> Кроме Ольги Форш, нашим новым знакомцем стал в августе царскосел Иванов-Разумник, памятный нам оппонент отца на его лекции в Доме Искусств [4]. На сей раз отношения установились настолько хорошие, что он раз пригласил к себе бабушку [5] и отца для встречи с Клюевым [6] и поднес свою только что вышедшую книгу «Творчество и критика» [7]. <...> Примечания: Лосский Борис Николаевич (1903-1958) – богослов, историк искусства. Воспоминания впервые опубликованы в МИА. Вып. 12. М.; СПб., 1993. С. 120-121, по тексту которого и печатаются в наст. изд. 1 Речь идет об одном из проявлений волны террора против Церкви. В мае 1922 г. заключен под домашний арест патриарх Тихон, что фактически означало его отстранение от власти и объявление себя заправилами обновленчества Высшим церковным управлением. В связи с изъятием церковных ценностей был устроен «показательный процесс» над митрополитом Петроградским и Гдовским Вениамином (в миру Казанский Василий Павлович; 1874-1922), закончившийся расстрелом митрополита и трех других обвиняемых (см.: Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в XX веке. М., 1993. С. 106-109). 2 Св. Христофор – великан и сказочный герой средневековых...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: Другого слова я не нахожу для начала их дружбы. История их взаимоотношений с того момента и до последнего посещения Есениным Клюева перед смертью – тема целой книги. Чудесный поэт, хитрый умник, обаятельный своим коварным смирением, творчеством вплотную примыкавший к былинам и духовным стихам Севера, Клюев, конечно, овладел молодым Есениным, как овладевал каждым из нас в свое время. Он был лучшим выразителем той идеалистической системы, которую несли все мы. Но в то время как для нас эта система была литературным исканием, для него она была крепким мировоззрением, укладом жизни, формой отношения к миру. Будучи сильней всех нас, он крепче овладел Есениным. У всех нас после припадков дружбы с Клюевым бывали приступы ненависти к нему. Приступы ненависти бывали и у Есенина. Помню, как он говорил мне: «Ей-Богу, я пырну ножом Клюева!» Тем не менее Клюев оставался первым в группе крестьянских поэтов. Группа эта росла и крепла. В нее входили кроме Клюева и Есенина Сергей Клычков и Александр Ширяевец. Все были талантливы, все были объединены любовью к русской старине, к устной поэзии, к народным песенным и былинным образам. Кроме меня верховодил в этой группе Алексей Ремизов и не были чужды Вячеслав Иванов [4], весьма сочувственно относившийся к Есенину, и художник Рерих [5]. Блок чуждался этого объединения. Даже теперь я...